Ирвин Шоу - Ночной портье

– Погодите, – сказал я, наморщив лоб в нарочитом раздумье, – а как его зовут?

– Вам незачем знать его имя, – ответила она, строго взглянув на меня. Неверные жены, даже англичанки, как видно, не очень-то охотно называют имена или адреса своих любовников.

– Вообще-то я особенно не приглядывался, – с невинным видом продолжал я, – но, кажется, заметил в дверях одного человека, похожего на того, которого вы описали. Примерно в половине седьмого. – Мне хотелось, чего бы это ни стоило, поближе с ней познакомиться и как можно дольше задержать ее в баре.

– Какая скука, – с досадой произнесла она. – И что за почта в наши дни!

– Простите, – сказал я, нащупав ее письмо в кармане, – я не совсем вас понял.

– Это неважно, – поморщилась она.

Официант поставил перед ней рюмку с таким видом, словно собирался преклонить колено. Мне виски было подано без всяких церемоний. Она подняла рюмку и кивнула мне. Как видно, к незнакомцам в баре она относилась без девического предубеждения.

– Вы надолго сюда? – спросил я.

– Кто его знает, – пожала она плечами. На ее рюмке краснел след губной помады. Мне очень хотелось узнать ее имя, но не следовало торопиться с этим. – Старая Флоренция прекрасна. Бывала я в городах и повеселее. – Она резко повернула голову, чтобы взглянуть на входивших в бар. Вошла семейная немецкая чета, и она нахмурилась, нетерпеливо взглянула на часы. – А вы загорели, – заметила она. – Ходили на лыжах?

– Немного.

– Где?

– Сан-Мориц, Давос, – соврал я.

– Обожаю Сан-Мориц и весь тамошний занятный народ.

– Вы были там в этом году?

– Нет, одно горестное событие помешало. – Она со скукой оглядела помещение бара. – Как уныло тут. Должно быть, Данте похоронили по соседству. Вы не знаете в городе какого-нибудь местечка повеселее?

– Вчера вечером я был в очень неплохом ресторане Саббатини. Если вы пожелаете присоединиться ко мне…

В этот момент вбежал мальчик-посыльный, выкрикивая:

– Леди Лили Эббот. Леди Лили Эббот… Она поманила к себе мальчика, а я тут же вспомнил, что ее письмо было подписано буквой «Л».

– Telephone per la signora 9 9 к телефону, синьора (итал.) , – сказал посыльный.

– Emalmente! 10 10 Наконец-то! (итал.) – воскликнула она, поднялась и последовала в холл за посыльным. Сумочку оставила в кресле, и я был не прочь заглянуть в нее, пока она говорит по телефону, но немецкая чета почему-то пристально уставилась на меня. Пришлось отказаться от своих намерений.

Минут через пять она вернулась. Лицо ее пылало благородным негодованием. Она тяжело опустилась в кресло, вытянув ноги под столом.

– Надеюсь, ничего плохого, – участливо произнес я.

– Но и ничего хорошего, – угрюмо отозвалась она. – Пока лишили меня счастья и блаженства. Изменения в расписании. Что ж, кто-то из нас пострадает. – Медленно допив джин, она достала из сумочки сигареты и зажигалку.

– Если вы свободны… – неуверенно начал я. – Я как раз хотел предложить, когда вас позвали к телефону, леди Эббот. – Первый раз в жизни я обращался к женщине, называя ее «леди», и почти споткнулся на этом слове. – Мне хотелось пригласить вас…

– Извините, – перебила она. – Очень мило с вашей стороны, но я занята. Приглашена на ужин. Машина ждет меня у подъезда. – Она поднялась, захватив пальто и сумочку. Я тоже галантно поднялся.

Твердо взглянув мне прямо в глаза – решение, видно, было уже принято, – она сказала:

– Ужин должен окончиться рано. Милые мои старушки пойдут бай-бай. И если хотите, мы можем выпить на сон грядущий.

– О, конечно.

– Скажем, в одиннадцать часов. Здесь же, в баре.

– Буду ждать.

Она покинула бар, оставив за собой волну сладостного трепета, подобного замирающим в отдалении звукам церковного органа.

Ночь я провел у нее в номере. Все произошло чрезвычайно просто.

Раздеваясь, она сказала:

– Я приехала во Флоренцию грешить. И согрешу.

Кажется, лишь под утро она поинтересовалась, как меня зовут.

Несмотря на свое высокомерие и заносчивость, она была нежной очаровательной любовницей, нетребовательной и благодарной, не могу сказать, что удовольствие обладать этой женщиной было больше оттого, что к нему примешивалась месть за похищенные семьдесят тысяч.

Лили Эббот была начисто лишена даже обычного женского любопытства. Мы мало разговаривали, и она не спрашивала, кто я такой, чем занимаюсь, почему я во Флоренции и куда собираюсь ехать.

Перед тем как уйти от нее (она настаивала, чтобы я ушел, пока в отеле еще не встали), я спросил, можем ли мы вместе позавтракать сегодня.

– Еще не знаю, – ответила она. – Мне должны звонить по телефону. Поцелуйте меня на прощанье.

Я склонился над ней и поцеловал ее, глаза у нее были закрыты, и она, по-видимому, сразу заснула, еще до моего ухода.

Шагая к себе через роскошно обставленный холл, я почувствовал внезапный прилив оптимизма. В Цюрихе, Сан-Морице, Давосе не было ничего хорошего, никаких надежд. Вплоть до этой чудесной ночи. Будущее, правда, было еще далеко не ясным, но возник проблеск надежды.

Будь благословен чудесный день св.Валентина!

Обессиленный ночными переживаниями, я повалился у себя в номере на постель и крепко заснул, проспав почти до полудня.

Проснувшись, я потянулся и лежал неподвижно, уставясь в потолок и ощущая сладкую истому во всем теле. Сняв потом трубку, позвонил. Долго никто не отвечал, затем горничная подняла трубку и сказала:

– Леди Эббот выписалась сегодня в десять утра. Нет, она не оставила записки.

Потребовалась ложь и в придачу к ней десять тысяч лир, чтобы заставить клерка в конторе разговориться и узнать от него, что леди Эббот распорядилась не сообщать никому ее адрес, который она оставила только для пересылки ей писем. Сунув клерку деньги, я доверительно шепнул ему, что леди забыла у меня в номере драгоценности изрядной стоимости, которые я обязан вернуть ей лично.

– Bene, signore 11 11 хорошо, синьор (итал.) , – кивнул клерк. – Отель на площади Атеней в Париже. Пожалуйста, объясните леди Эббот, что адрес сообщен лишь ввиду особых обстоятельств.

– Непременно, – пообещал я.

На другой день я уже был в Париже на площади Атеней. Когда я справлялся в отеле о свободных местах, я увидел ее. Она шла через вестибюль под руку с мужчиной с проседью и пушистыми английскими усами. Он был без шляпы, в темных очках. Я узнал этого субъекта: то был Майлс Фабиан, карточный игрок, который играл в бридж в отеле «Палас» в Сан-Морице.

Они не заметили меня и вышли на щедро залитое солнцем авеню Монтень, направляясь на изысканный завтрак, двое счастливых любовников в этом городе влюбленных, оба чуждые и всему остальному миру, и мне.

Я стоял в нескольких шагах от них, стилет лежал у меня в чемодане, а в сердце моем закипала кровавая жажда мщения.