Ирвин Шоу - Ночной портье

– Вы только послушайте, что он несет! – вскинулась Лили.

– Это все ваша англосаксонская вседозволенность, – продолжал Филипп, перегибаясь через стол к Лили. – Вот уже и ваша империя развалилась. Скоро и в Букингемском дворце бордель устроите.

– Послушайте, старина, – улыбнулся Майлс, – по-моему, вы отвлеклись.

– Черта с два я отвлекся, – вспыхнул Филипп. – Что вы имеете в виду?

– Изначальный замысел заключался в том, чтобы заработать доллар-другой, – пояснил Майлс. – То, что я слышал, мне кажется, нисколько не противоречит национальному духу французов.

– Деньги тут ни при чем. Это вовсе не национальный дух, а проявление капиталистического строя. Это разные вещи, месье.

– Хорошо, – добродушно согласился Фабиан, – не будем пока о деньгах. Но позвольте вам напомнить, что абсолютное большинство порнографических фильмов, в том числе самые откровенные, было произведено в Швеции и Дании, то есть в странах, по вашему определению, социалистических.

– Скандинавы! – презрительно фыркнул критик. – Устроили пародию на социализм. Чихал я на такой социализм.

– Да, с вами трудно договориться, Филипп, – вздохнул Фабиан.

– Просто я строг в терминологии, – ответил Филипп. – Для меня социализм – нечто совсем иное.

– Ну вот, сейчас опять вернемся к Китаю, – захныкала Надин.

– Но ведь не можем же мы все жить в Китае, пусть это и образец идеального общества, – возразил Фабиан. – Нравится нам или нет, но мы живем в обществе с другой историей, другими вкусами и потребностями…

– Плевать мне на общество, которому нужно такое дерьмо, что нам тут показали сегодня! – взорвался Филипп, но не забыл заказать себе еще пиво. Годам к сорока он станет пузатый, как бочонок, подумал я.

– Сегодня днем мы с моим молодым другом ходили в Лувр, – мягко заговорил Фабиан, кивнув в мою сторону. – А вчера я посетил «Же-де-Пом». Где хранятся импрессионисты.

– Спасибо, месье, я имею некоторое представление о парижских музеях, – едко произнес Филипп.

– Прошу прощения, – вкрадчиво ответил Фабиан. – Но скажите, месье, к работам, выставленным в этих музеях, вы тоже относитесь неодобрительно?

– Не ко всем, – неохотно признался Филипп. – Но к некоторым – да.

– Я имею в виду обнаженную натуру, изображения пылких объятий, мадонн с пышными бюстами, богинь, сулящих смертным плотские удовольствия, прелестных мальчиков, ангелочков, нагих принцесс… Вы противник всего этого?

– Не пойму, куда вы клоните, месье? – пробурчал Филипп, смахивая с бороды пену.

– А вот куда, – сказал Фабиан, воплощение терпения и доброжелательности. – Всю историю нашей цивилизации художники в той или иной форме создавали произведения на эротические сюжеты – возвышенные и игривые, грубоватые и целомудренные, непристойные и рассчитанные на самый взыскательный вкус… Всячески выражали свои сексуальные фантазии. Вчера, например, в «Же-де-Пом» я в десятый или в двадцатый раз любовался полотном Мане «Завтрак на траве». Помните? Две обнаженные пышнотелые женщины на траве в обществе двух полностью одетых джентльменов…

– Знаю я эту картину, знаю, – перебил Филипп скучающим тоном. – Продолжайте.

– Так вот, – проговорил Фабиан, – месье Мане вовсе не хотел, чтобы у зрителей сложилось впечатление законченности этого сюжета. В картине содержится намек на то, что происходило до изображенной сцены, а также на то, что может случиться потом. Такое, во всяком случае, у меня сложилось впечатление. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Понимаю, – сказал Филипп. – Но не совсем.

– Кто знает, – рассудил Фабиан, – будь у Мане побольше времени, возможно, он изобразил бы какие-то сценки, что предшествовали этому мирному, остановленному во времени мгновению, а также посвятил бы нас в то, чем закончился идиллический завтрак. Вполне вероятно, что эти сценки мало отличались бы от того, чем нас угостили на просмотре. Да, верно, Надин уступает Мане в таланте, спорить тут не приходится, да и наша прелестная малышка Присцилла, возможно, не так мила, как женщины на картине, но в целом, осмелюсь уверить, фильм Надин преследует те же благородные цели, что и полотно великого Мане…

– Браво! – вскричала Надин. – Не в бровь, а в глаз! Он и в самом деле вечно норовит затащить меня в кусты или трахнуть прямо на пляже. И не вздумай отпираться, Филипп. Помнишь, что ты отчебучил со мной прошлым летом? Я потом неделю вымывала песок из задницы.

– А я вовсе не отпираюсь, – неуклюже пробормотал Филипп.

– Секс, любовь, как угодно, – разглагольствовал Фабиан, – все это никогда не сводится к одной лишь нагой плоти, к удовлетворению страсти. Всегда должна примешиваться фантазия. Каждая эпоха таит для художника фантазию, загадку, которая поднимает простой акт любви на невероятную высоту. Вот и Надин попыталась внести свою скромную лепту, чтобы обогатить фантазии ваших современников. В наш мрачный, безрадостный и примитивный век ее не критиковать, а на руках носить надо.

– Да он хоть коню зубы заговорит, – восхищенно воскликнула Лили.

– Это точно, – поддакнул я, припомнив, как за считанные минуты Фабиан ухитрился превратить меня из врага в союзника. И вдруг я сообразил, что он, должно быть, разжалованный адвокат. Представляю, за что его могли разжаловать!

– Ничего, месье, – величественно произнес Филипп, – настанет день, когда мы поспорим с вами на моем родном языке. Дискутируя по-английски, я оказываюсь в ущемленном положении.

Критик поднялся.

– Завтра мне рано вставать. Расплатись по счету, Надин, а я возьму такси.

– Не беспокойся, Надин, – замахал руками Фабиан, хотя француженка, похоже, вовсе не собиралась последовать совету Филиппа. – Мы сами заплатим. – От меня не ускользнуло, что он употребил множественное число. – Спасибо за прекрасный вечер.

Мы встали, и Надин расцеловала Фабиана в обе щеки. Со мной попрощалась за руку. Я ощутил легкое разочарование. Что ей стоило поцеловать и меня? Интересно, как относится марокканец, сыгравший с ней в двух продолжительных и отнюдь не романтических сценах, к тому, что она уходит с другим? Впрочем, актеры есть актеры, подумал я. У них все не как у людей.

– А вы где живете? – спросил Фабиан мисс Дин.

– Неподалеку отсюда.

– Может, проводить вас…

– Нет, благодарю, я не иду домой, – ответила Присцилла. – У меня свидание с женихом. – Она протянула мне руку, которую я чиино пожал. – До свидания, – попрощалась она. И вдруг я ощутил в своей ладони скатанный бумажный шарик. Тут я впервые разглядел лицо молодой американки. Уголок ее рта был выпачкан шоколадом, но глаза отливали голубизной морской приливной волны, сулящей вынести на берег таинственные сокровища из пучины.