Эва Хансен - Цвет боли: шелк

Купив цветы, Густав мысленно рассмеялся: нужно заставить Фриду «отработать» каждый цветок. Как раз до конца недели хватит. Сейчас вот придет домой и прямо в прихожей попросит у нее прощения и заставит обещать такую отработку.

Но дом стоял темный.

Что это? Она отправилась в душ, не оставив даже свет в прихожей? Конечно, сейчас достаточно светло, все же лето, но сам факт, что у дома нет «Вольво», подаренной им Фриде, означал, что и ее самой нет дома. Или вспомнила, что чего-то не хватает в холодильнике, и умчалась в супермаркет докупать?

Росло раздражение за сорванную сцену.

Но когда он открыл дверь и понял, что Фрида еще вообще не приезжала, а уже седьмой час, раздражение переросло в злость. Густав даже не переступил порог дома, чуть постоял и вдруг со злостью врезал букетом по стене! Цветы отлетели в сторону.

Ее не было дома! Шесть семнадцать вечера, а ее нет! И это когда он приказал быть в шесть, привез цветы и эротичное белье, был готов на руках нести ее в душ прямо из прихожей!

Густава охватило уже не раздражение, а настоящее бешенство. Достал телефон, по которому связывался только с Фридой, такой же подарил и ей, занес палец, чтобы нажать кнопку вызова, но потом остановился и отключил телефон совсем. Если хотела, то могла бы уже позвонить. Он не желал принимать ее оправданий, не хотел слышать о работе или неожиданных делах, для Фриды не могло быть ничего важнее их отношений и его желаний. И если она этого не признает, значит… Что «значит», не знал и сам.

Как не знал того, как встретит ее опоздавшую. В прошлый раз он заставил сделать себе минут прямо в прихожей, поставив ее на колени, как только вошла. А еще пригрозил в следующий раз сделать это на крыльце у всех на виду.

И что теперь, действительно снимать штаны на крыльце? Дурацкая ситуация, спровоцированная его собственной угрозой и ее опозданием, разозлила окончательно. Густав метнулся к входной двери и закрыл ее изнутри. Пусть помучается, когда приедет, позвонит в дверь, по телефону… А он откроет не сразу. И не будет сегодня никаких цветов или эротичного белья, такое надо заслужить.

Но и в семь Фриды дома не было.

Ее машина появилась внизу тогда, когда он уже начал беспокоиться по-настоящему, не случилось ли чего? Стоял у окна второго этажа и наблюдал, как она поворачивает к дому, как паркуется, выходит из машины, спешит к двери.

Одна из самых вредных вещей на свете — светофоры. Неправда, что они работают автоматически, никакая автоматика не умеет растягивать или вдруг резко сжимать минуты. Если ты спешишь, то проскочить на зеленый никогда не удается, он горит буквально какие-то мгновения, зато красный к светофору просто прилипает. Мало того, эти автоматы умудряются переключаться прямо перед носом, вынуждая стоять на каждом перекрестке.

Светофоры работали нечестно, безобразно растягивая красный, казалось, стоило ему загореться, как время останавливалось.

Фрида спешила, очень спешила. Густав приказал, чтобы была дома к шести, а на часах семь четырнадцать. И ее беспокоило не то, что будет наказана, не боль, которую испытает, а то, что не выполнила приказ, не подчинилась, не угодила Густаву.

Росло еще какое-то чувство, раздражение, что ли… Нет, это из-за светофоров, определенно из-за них и бесконечного красного света на каждом перекрестке! Раздражение не могло иметь отношение к Густаву, ведь он никогда не заставлял ее подчиняться, напротив, постоянно твердил, что, если ей плохо или больно, достаточно произнести стоп-слово, и все прекратится.

Но на круглой площади после Дротнингхольмваген, где она едва не свернула по Спёнгаваген вместо нужной Бергслагсваген, досада охватила настолько, что Фрида в сердцах посигналила замешкавшемуся перед ней водителю старенького пикапа. Тот от неожиданности вообще встал, и Фрида едва не налетела на пикап сзади. Ударив по тормозам, поспешила отъехать в сторону, несколько секунд сидела, бессильно опустив руки на руль.

В конце концов, куда она так спешит, что случилось? Опоздала, приедет не к шести, а к половине восьмого. Разве это так страшно? Ужин стоит в духовом шкафу, достать его нетрудно, детей и больных нет, собаки или кошки, которых требуется выгулять, тоже. Почему она так переживает из-за невыполненного приказа Густава, чего боится, наказания?

Фрида поняла, что боится не боли, которую предстоит испытать, а самого факта нарушения. Что это, что с ней произошло, почему из-за страха не угодить Густаву она едва не совершила ДТП? Что это за страсть такая, из-за которой она готова терпеть боль, унижение, предавать друзей и даже не видеть людей вокруг? Злится на пожилого человека, который на мгновение замешкался, и все только потому, что ее задержка на работе вызовет приступ ярости у любовника?

Да, Густав не просто любовник, он жених, главное, он любимый человек, он хозяин, властвующий над ее душой уже не первый месяц, но он же нормальный человек, бизнесмен, который прекрасно понимает, что ее работа непредсказуема, никогда нельзя точно знать, к которому часу освободишься.

В глубине души понимала, что не нормальный, что такое заявление о полном подчинении и сексуальной игрушке не понял бы никто из ее родных. Линн и Бритт могли бы понять, они сами играли в эти игры. Только игры ли? Кажется, все серьезно.

Любой человек имеет возможность выбора, но далеко не все имеют мужество этот выбор сделать. Фрида была честной с собой в одном, но лгала в другом. Она отдавала себе отчет, что попадает в зависимость от его воли, словно наркоман жаждет все большей дозы страсти, боли, унижения. И при этом, как страус, прятала голову в песок, делая вид, что выбора нет, что она не может прекратить отношения, уйти или даже просто поставить ему жесткие встречные условия.

Вернее, твердила себе, что сейчас все выскажет, заставит его признать ее права, что… И при этом торопилась, злилась, едва не стала причиной аварии, и все из-за боязни не угодить человеку, от которого зависела. Что он мог сделать, выпороть? Нестрашно. Фрида не желала сама себе признаваться, что боится другого: Густав может просто не захотеть ее, не дать того, что она ждет, раздразнить и остаться недосягаемым, как утром, когда заставил просить позволить ей сделать минет. Минет, который недавно не мог вынудить сделать!

Фрида от себя прятала понимание, что боится не боли, а отказа, боится, что пойдет на любое унижение, чтобы только получить вожделенный приз в виде грубого секса. Признавать это было особенно невыносимо, она не хотела никого другого, только Густава, каким бы тот ни был.

Лукавя, принялась убеждать сама себя, мол, никуда Густав не денется, ему тоже нужна только она. А что до наказания, так непереносимого пока ничего не было и не будет…