Максим Кабир - Неадекват (сборник)

Валентин Дмитриевич добавляет, стряхивая пепел в ладонь:

– Наверное, по всей Сибири собирали.

– Зачем? – невольно вырывается у меня.

Тут же краснею, почувствовав на себе взгляды Покера, Пашка и Чумакова.

– Для Ирлик-Кара-Байрама, конечно, – изумленно говорит Чума и продолжает изучать коротышек, словно выискивает в толпе знакомые лица. – Они в этом деле большие мастера, увидишь…

Я не уточняю. Не уверен, что мне хочется уточнять. Не уверен, что вообще желаю знать, что будет дальше. Пашок тоже смотрит на маленьких кетов с пониманием. Впервые задумываюсь, что торчок провел здесь куда больше нескольких месяцев, о которых соврал при первом знакомстве.

Карлики заканчивают курить и разминать ноги. Скрываются в автобусе, бросая груду багажа без присмотра. Почти сразу во двор вкатывается фургон. Похожий на машину доставки, но без опознавательных знаков или эмблем. Его водитель тоже не спешит из кабины, принимая оплату через едва приоткрытое окно.

Себастиан, избавившись от пухлой пачки купюр, прикрывает ворота и распахивает задние дверцы фургона. А затем, ничуть не напрягаясь, начинает выносить из машины огромные пластмассовые коробки. Похожие на клетки для перевозки кошек, только больше в несколько раз.

Гитлер несет по две сразу, приподнимая ношу так, чтобы дном короба не касались травы. Не вижу ни одной капли пота на его гладком лице. Колюнечка, выскочивший на балкон над нашими головами, хлопает в ладоши и радостно вопит.

Телохранитель семейства составляет коробки у стены. Одну на другую и рядом, будто хочет выстроить пирамиду. И только теперь я слышу скулеж и собачий лай, доносящиеся из бело-синих пластиковых клетей.

– Это что, собаки? – спрашиваю, даже не успев осознать, что говорю вслух.

– А кто ж еще, братюня? – со всезнающей усмешкой тянет Пашок. – Тебе, нах, понравится, зуб даю…

Пашок возбужден, как и остальные.

Не знаю, что там вообще планируется, но аптекарь, которому я пообещал все свои деньги, взволнован и напряжен. В воздухе, будто густая масляная взвесь, висит ожидание чего-то масштабного, ликующего, наэлектризованного.

Себастиан заканчивает выгружать пластиковые контейнеры, в каждый из которых можно, хоть и с трудом, засунуть взрослого человека. Всего их семь. Из перфорированных бортов до крыльца и занавеса плюща долетают скулеж и рычание – кажется, обитатели клеток одновременно обозлены и напуганы присутствием Вырывателя Глоток. Они совсем не похожи на бесплотных тварей, которыми тот командует ночью; состоят из плоти и крови. А значит – заведомо боятся и ненавидят одновременно, так остро, как это умеют делать только звери…

Страж дома захлопывает дверцы фургона, открывает ворота и выпускает машину наружу.

Если бы автомобили тоже умели бояться, я бы сказал, что этот сейчас перепуган до смерти. Еще я уверен, что водители наутро ничего не вспомнят. Так захочет Особняк, силу которого нельзя недооценивать. Остается надеяться, что на морок наши хозяева тратят немалые силы. Потому что час близок. Потому что если в привычной жизни и происходит что-то дурное, то не найти лучшего момента, чем когда все идет не по установившемуся расписанию. А праздник Ирлик-Кара-Байрам – как раз такой уникальный случай…

Гитлер снова закрывает воротные створки, окованные змеями и греческими масками. Возвращается к зверинцу. Поднимает с травы поливочный шланг, щелкает задвижкой и поливает коробки, стараясь попадать в вентиляционные отверстия.

От скулежа и собачьего воя болит голова.

Колюнечка на балконе хлопает в ладоши. Он так готов броситься к песикам, что едва не переваливается через перила. Ловлю себя на мысли, что был бы этому рад. Алиса подхватывает отпрыска, кулем уносит внутрь дома и закрывает балконные двери.

Появляется Эдик, недовольный нашим длительным отсутствием.

– Полы просохли, – сообщает он, посматривая на импровизированную псарню у забора и что-то отмечая в бумагах. – Возвращайтесь к работе.

Мы послушными овцами тащимся в загон.

В подвале после дневной жары прохлада, пробирающая до костей. Сыро, неуютно. Пашок снимает ветровку, повязанную вокруг пояса, накидывает на плечи. Марина, спустившись в гараж изнутри, украшает стены легкими шторами из тюля. Драпирует неприглядные стеллажи с запасными колесами, сварочные аппараты и шкафы с инструментами. Улыбается мне. Вдруг осознаю, что она тоже ждет представления.

Начинаем разбирать здоровенную связку досок. Тут добротный калиброванный брус с вкрученными в плоть дерева железными крепежами. Металлические скобы. Рейки с крючками, две массивные рамы на прочных петлях, они забраны плотным частоколом прутков.

Чумаков командует, мы с Андреем сортируем детали по типу.

Я все еще не понимаю, что именно нам предстоит собрать, но уже начинаю догадываться. Пашок деловито раскладывает на бетонном полу детали, поигрывает отверткой. Мы похожи на дружную семью, приступившую к долгожданной сборке икеевского шкафа. Осталось принести в подвал пивко или горячий какао, которым нас будут снабжать заботливые хозяюшки.

Устанавливаем трехногие опоры. Расставляем их с интервалами, а Пашок шустро орудует гаечным ключом, намертво прикручивая деревянные треноги к полу, – теперь я замечаю специальные отверстия, просверленные в бетонной плите. Стойки размещаются по кругу, по периметру мы соединяем их длинными горизонтальными брусками. Надстраиваем треноги на еще один ярус вверх, и снова кладем поперечины.

Мы строим цирковой манеж.

Чуть позже, еще раз перекурив и насладившись вечерним ветерком, начинаем обносить конструкцию сеткой из рулона. Металлической, тяжелой и немного поржавевшей. Разматываем, крепим на крюках, не оставляя ни единого зазора. Навешиваем рамы, превратившиеся в небольшие дверцы. Возводим клетку вроде той, где отмороженные мужики лупят друг друга без всяких правил.

Высота ристалища немалая. Перебраться можно, только цепляясь за сеточные ячейки. Периметр наглухо замкнут. Оставшийся снаружи Андрей какое-то время подтрунивает над нами с торчком, запертыми внутри. Только когда на него прикрикивает Эдик, новенький открывает задвижку, выпуская нас и глупо посмеиваясь. Ему тут все в диковинку. Ему тут все интересно. Он еще не знает, с чем столкнулся, а потому тоже охвачен эйфорией подготовки к чему-то необычному.

Когда мы заканчиваем сборку десятиугольного ринга, в подвал спускается Себастиан.

Как и при разгрузке фургона, он несет в каждой руке по пластиковой собачьей клетке. Даже если предположить, что один ее обитатель весит два-три десятка килограммов, от силищи Гитлера снова, будто в первый раз, захватывает дух. Покер наблюдает за ним с легким недоверием, впервые заподозрив что-то не то . Но ни комментировать, ни обращаться с расспросами не спешит.