Максим Кабир - Неадекват (сборник)

Меня же ежеминутно тянет взглянуть на часы. Чтобы узнать, как скоро кончится время, отведенное на ужин первой группы. Чтобы решиться на то, на что у меня пока еще хватает духу.

Пашок, впрочем, мою нервозность воспринимает совершенно иначе.

– Успокойся, братюня, – негромко советует он, даже умудрившись подмигнуть. В костюме и при галстуке щуплый парнишка смотрится нелепо и отталкивающе. – Что бы сегодня ни произошло в этих стенах, нас это не коснется. Проверено, нах.

Я хочу, чтобы его слова оказались пророческими. Хочу, чтобы приближающееся окутало нас всех ураганом ярости и обреченности. Вместо этого подставляю Особняку прогнившую изнанку своей души и отвечаю как можно равнодушнее:

– Да мне, в сущности, наплевать. Просто мелкие напрягают. Натуральные пигмеи.

– Кто-о? – с недовольством от собственной ограниченности тянет мой собеседник.

Не отвечаю, все же осмелившись взглянуть на часы, купленные еще с первой зарплаты.

– Пора ужинать. Я через кухню. Встретимся в казарме.

Он поднимает бровь, но уточнять не торопится.

В подвал через западную дверь входят Покер, Чума и старуха. Заметив их, Эдик решительно кивает.

– Освобожусь через пару минут, – говорит он мне. Взмахивает планшетом, будто отгоняя муху. – Идите, ешьте, я догоню.

Мы идем, да.

Пашок – через ту же западную дверь. Я – через юго-восточную, на лестницу, ведущую в недра дома. Умоляя судьбу дать мне шанс. Умоляя Марину ждать сигнала и не спешить с подачей еды через лифт. Умоляя себя поспешить. Если Эдик и замечает, что мы с торчком разделились, он никак не реагирует, и я прыгаю на ступени.

Впервые я бегу по Особняку.

Запоздало пытаюсь сообразить, как живой дом отреагирует на мою суету. Но опасения излишни – как и его обитатели, усадьба слишком занята предстоящим праздником, сути которого я не понимаю. Ступени мелькают, каждая вторая обещает падение и разбитое лицо. Но до кухни я все же добираюсь целым. Быстро.

Несколько секунд стою перед двустворчатой, почти ресторанной дверью.

Перевожу дыхание и придумываю, что делать дальше. А затем понимаю и вхожу.

Влажно, жарко.

Обалденно пахнет недавно приготовленными блюдами, часть которых еще лишь приближается к своему появлению на свет. Работают сразу две вытяжки, но в просторной современной кухне – вотчине Феклистовой – все равно излишне тепло и сыро.

Сама она носится от одного стола к другому, завершая порезку и нарубку, помешивая, подсыпая, подливая и пробуя на вкус. Готовые блюда, большая часть которых будет лишь отведана, а потом отдана на доедание в подвал, составляются в термошкафы, которые еще предстоит спустить вниз. Марина похожа на ожившую шахматную фигуру, и я вдруг замечаю, что черный цвет платья весьма привлекательно ее стройнит.

– Матерь божья, Диська! – Женщина замечает меня, от неожиданности чуть не уронив ложку. – Ты чего тут?

Голос ее нарочито строг и дрожит от напряжения. Но повариха неспособна скрыть, как щеки начинает заливать румянец. Губы краснеют, глаза блестят. Она замирает, как зверек в свете прожектора, и неотрывно смотрит на меня, пытаясь угадать.

– Эдик прислал? Случилось что? – Ее попытки пробить броню моего появления смешны и предсказуемы. На что, да буду я проклят за это, и расчет. – Иди быстро в подвал, я сейчас остальные ужины отправлю. – Тухнет и теряет уверенность с каждым произнесенным словом. – Или что-то случилось? Из графика выбиваемся?..

Делаю несколько шагов вперед.

Меня потряхивает. Но это, как и чуть раньше, совсем не боязливая дрожь. Это возбуждение человека, осознавшего скорую кончину. И приготовившегося к заведенному природой ритуалу оставления предсмертного автографа…

– Вовсе нет, – отвечаю негромко и загадочно, кусая губу и посматривая искоса. Не могу оценить свои театральные способности со стороны. Но сейчас я играю лишь наполовину, а потому Марина реагирует вполне ожидаемо – вздрагивает, судорожно втягивая влажный воздух. – Просто все заняты, вот и выбрал минутку…

– Ох, Денис… – выдыхает она.

Все еще цепляется в блестящую стальную ложку, будто это троллейбусный поручень.

Приближаюсь, через завесу запахов готовки ощущая аромат бесхитростных духов. Придвигаюсь, стараясь не считать ускользающие секунды. Стою почти в упор, глядя ей в глаза, и говорю чистую правду:

– Ты ведь тоже это почувствовала? – Ее взгляд перемещается на мои губы, дыхание продолжает учащаться. – Что-то в воздухе? Что-то волнующее, да? Нечто, что заставляет делать глупости, да? Ну, признай?

Протягиваю руку и осторожно, боясь спугнуть, глажу ее по щеке.

Чувствую жар кожи, ее дрожь, ее нерешительность и страх. Она стискивает зубы и чуть слышно стонет. Конечно, она чувствует. В преддверии праздника дом словно испускает феромоновые потоки, заставляя обитателей терять головы и отдаваться дикому азарту, итогом которого станет кровь. Другой рукой осторожно вынимаю ложку из ее пальцев, откладываю на варочный шкаф.

Выдыхает чуть слышно, закрывая глаза и приоткрывая рот:

– Да…

Она хотела слишком долго. И именно этим я намерен воспользоваться. За ее спиной, еще не накрытые крышками, в теплой зоне готовки стоят три тарелки с легкими ужинами для меня, Пашка и Эдика. И три высоких стакана, в которые налит морс.

– Времени очень мало.

Больше я не говорю ничего. Целую ее, как моряк после плаванья – любимую жену. Жадно, долго, в упоении. Мну, обнимая за узкие плечи и широкие бедра. Прижимаю к себе и вдруг понимаю, что мне почти не приходится себя заставлять. Она тает, вцепляется и хватает так, будто хочет оставить по всему телу как можно больше синяков. Постанывает, превратившись в податливый пластилин.

Срываю с нее фартук и разворачиваю к себе спиной.

Толкаю вперед. Задираю юбку, нащупываю горячее бедро. Завожу ее и завожусь сам. Марина стонет громче, упирается рукой в каменную кромку разделочной доски. Где-то справа в кастрюле булькает, закипая. Балансируя на одной ноге, она стягивает влажные трусики. Вместе с трусами спускаю брюки до колен.

Не вижу ее лица, но знаю, что глаза по-прежнему закрыты. Хоть чье-то ожидание оправдается в полной мере – думаю это и толкаю себя вперед.

Все происходит очень быстро. И я, едва ли не впервые в жизни, этому очень рад. Происходит напористо, болезненно, громко и с рычанием. Кипит вода, шкварчит в сковороде масло, большие часы над дверью тикают вдвое медленнее нашего ритма.

Едва ощущая приближение финала, я выхожу. Властно, одним банальным порнографическим жестом разворачиваю ее за плечо. Заставляю опуститься на колени. Она покорна, готова на все, падает вниз, подставляет лицо и широко открывает рот.