Дж. Лэнкфорд - Святой самозванец

— Ты когда-нибудь присутствовал на церковной службе, где все прихожане — чернокожие?

— Не могу этого утверждать.

Мэгги отвела глаза, думая о Джессе и о евангельских гимнах, которые они однажды пели вместе с Джессом на вилле на озере Маджоре.

— Не пытайся убедить меня, что так бывает всегда, Мэгги. За кого они тебя принимают?

Она сняла вуаль, откинулась на спинку и вздохнула.

— Понимаешь, они знают, что я была матерью Джесса.

Сэм хлопнул ладонью по сиденью.

— Мы не должны были возвращаться в Нью-Йорк!

— Нет, должны. — Мэгги огляделась вокруг и сделала вид, что удивлена. — Сэм, ты взял напрокат «роллс»! О, не надо было.

— Это организовали парни из «Молли Мэлоунз». Их свадебный подарок. Я знаю, что уже говорил это, Мэгги, но в ближайшем будущем могу действительно затоптать Феликса Росси насмерть за то, что он с тобой сделал. — Он выглянул в окно. — Посмотри на это безобразие.

— Все уже закончилось. — Мэгги окинула взглядом полный людей тротуар, в то время как «роллс» медленно тронулся с места. — Все закончилось. Джесса нет.

Сэм взял ее за манжету, расшитую бусами.

— Я знаю, что ты чувствуешь, но поверь мне. Твоя жизнь только начинается. Между прочим, ты очень красивая. Очень красивая. Сказать тебе, куда мы едем, Мэгги, моя девочка?

— Скажи. — Она уже знала.

— В отель «Плаза». На это ушло все, что у нас есть, но не беспокойся, я еще заработаю.

Сэм начал дело, внес первый взнос за дом и выложил последний десятицентовик на эту свадьбу, отказавшись от помощи Феликса. Ночью, когда она спала, он ускользал из дома, чтобы заниматься своей детективной работой. Мэгги позволяла ему выбиваться из сил. Сэм не знал, что все это ни к чему.

— «Плаза»? Боже мой, — произнесла она.

Когда лимузин отъехал, Сэм обнял ее. Мэгги не сопротивлялась, потому что то, что она увидела в боковое окно, было еще хуже — какая-то женщина тянула к машине сжатые ладони и во весь голос вопила: «Аллилуйя!»

В тот вечер в пентхаусе собралось добрых четыре десятка человек, все родственники Луиса: двоюродные и троюродные братья, дяди, двоюродные дедушки, племянники, двоюродные и троюродные племянники. Луис группами провожал их в салон, где стояли статуи. Когда мужчины возвращались, они выглядели растроганными. До этого дня они были работниками ферм, с обожженной солнцем кожей, поденщиками с мозолистыми руками, садовниками и офисными служащими, мелкими бизнесменами, полицейскими и студентами. Это были мужчины из семьи Луиса, которые приехали из дальних и ближних краев. Корал было ясно, что Луис доверял им свою жизнь.

И все же эта компания мексиканцев чем-то отличалась. Корал видела их семейную близость, но поведение казалось подчиненным некоему ритуалу, временами почти формальному по сравнению с подобными сборищами американцев.

Ее не удивляло, что, когда она проходила мимо, они мрачно смотрели на нее. Несколько человек улыбались губами, но не глазами. Это была та маска, которую, как заметила Корал, мексиканцы часто обращают к миру — личная стена между ними и посторонними, пока они не узнают, как ты вписываешься в порядок вещей. Выше ты или ниже их, друг или враг, плохо воспитан или хорошо? Пока не узнают, мексиканцы отгораживались непроницаемой стеной, на которой появляются колючки, если ты их оскорбил. А может быть, она просто вообразила все это.

Во время поездок в Мексику Корал узнала, что публичного оскорбления чести и respeto [32] Достоинство (исп.). легко избежать, если вести себя так, как учила бабушка. Никого не обделяй вниманием. Спрашивай разрешения. Никого не критикуй. Обращайся к мужчине «сеньор», к старшим — «дон», к женщинам — «сеньорита», если они не сообщат тебе, что замужем; в таком случае — «сеньора» или «донья». Не оскорбляй ничьей жены. Не подвергай сомнению мужественность, иначе в Мексике это может кончиться насилием.

Единственный по-человечески порядочный поступок может разрушить стены, сделать тебя gente buena [33] Добропорядочной женщиной (исп.). . По крайней мере так она поняла.

Корал не слишком хорошо знала мексиканских мужчин. Большую часть времени к югу от границы она проводила с американцами, связанными с Брауном.

Что касается таких женщин, как Корал, для них существовало много имен — и ни одно из них не было хорошим. Поэтому Корал чаще всего держалась подальше от мужчин, не зная, что им рассказал Луис. Так она не заденет их respeto. Из своей комнаты она наблюдала, когда они были на террасе, видела, как Луис утверждает свою власть. Пространными речами, многократно повторяющимися приветствиями и щедрым угощением — его разносили официанты в смокингах, снующие с едой, напитками, ароматными сигарами, — Луис утверждал себя в качестве нового патриарха семьи Монтесума, источника непотизма, хранителя и гаранта, организатора ходатайств, получения образования, ссуд на жилье и кредитов на ведение бизнеса.

И все же один человек не выказывал ему почтения. Корал заметила его, как только тот пришел. Он был выше остальных, полон достоинства, в хорошей физической форме, с широкой грудью, сильными руками и ногами. От него исходило ощущение одновременно проницательности и силы. Он казался безмятежным, сдержанным, и все-таки опасным. Не то чтобы Корал не считала опасным Луиса — она знала, что он опасен, просто это не так ощущалось.

Когда Луис положил руку ему на спину и заговорил, она чуть-чуть приоткрыла раздвижные двери, чтобы слышать.

— Все знают Франсиско Мигеля, — сказал Луис, повышая голос.

— Привет, Франсиско, — крикнул кто-то по-испански. — По-прежнему похищаешь людей?

Он киднепер?

Все благодушно рассмеялись, а Франсиско снисходительно усмехнулся.

— Я хочу сделать заявление, — сказал Луис.

Услышав это, мужчины замолчали и собрались вокруг него.

— Судьба выбрала для семейства Монтесума прекрасную судьбу, и с сегодняшнего дня мы распространим ее на всю La Raza , мексиканскую расу, на метисов и индейцев, которые прозябают в нищете в нашей стране. В своих делах я буду поступать так, как поступал бы Сапата, если бы был богат. Но мне нужна ваша помощь.

Под их перешептывание Луис поднял бокал.

— Начиная с этого вечера я больше не хочу слышать, как вы говорите окружающему вас миру «mande usted» — как прикажете.

Сначала они колебались, будто хотели посмотреть, кто знает правильный ответ на это заявление. Когда кто-то ответил «Si, seňor», остальные последовали его примеру.

— Начиная с этого вечера, — продолжил Луис, — вы всегда будете знать свое место — siempre sabran su lugar.

На этот раз воцарилось молчание. Луис произнес одну из фраз, выражавшую раболепие мексиканцев. Ее передавали от конкистадоров до представителей современной элиты, и она подразумевала, что они не будут сопротивляться голоду и смерти. Ее не произносили те, кто рисковал жизнью, отправляясь на север, чтобы заработать денег и спасти свои семьи от голодной смерти.