Михаил Зайцев - Черная богиня

— Ну чего, Игнатик? Договорились?

— Овечкин, тебе нужна, как ты выразился, «эксклюзивная» информация о тугах. Но кто будет оценивать, эксклюзивная эта самая информация или нет? Ты же и будешь оценивать, а посему...

— Хорош умничать! Ты меня убедил. Шибко ты хитрый, как я погляжу. — Овечкин демонстративно повертел головой вправо-влево, произнося слово «погляжу», шаря взглядом по допотопной обстановке в комнате Игната, и улыбнулся еще шире. — Если такой умный, почему не богатый, а? Договоримся так: фиг с тобой, об эксклюзивности забыли, полтинник уже твой и йог в любом случае зарабатывает сотку. О'кей?

— Хокей. — Игнат взял со стола деньги, посмотрел на свет.

Овечкин рассмеялся, громко и искренне:

— Ха-ха-ха! Не бойся! Не фальшивые.

— Это я так... — засмущался Игнат. — Просто так, по привычке проверил баксы... Ты знаешь чего? Ты возьми пока деньги. Сегодня уже поздно: ты можешь не поверить, но Борис Викторович спать ложится в двадцать ноль-ноль, встает в четыре Я завтра утром с ним созвонюсь, постараюсь договориться, и тогда уж, если...

— Э нет! Так дело не пойдет! — Овечкин шумно вылез из-за стола, потянулся, разминая плечи. — Ты, Сергач, человек совестливый, ответственный. Оставлю тебе деньги — обязательно позвонишь йогу Боре и уболтаешь его со мной встретиться. Заберу бабки — хер тебя знает, какой у тебя повод найдется и меня продинамить, и себя обделить, и йога-сторожа лишить сотни баксов.

— Дим, но, быть может, все-таки хоть в двух словах объяснишь, зачем, черт побери, тебе пона...

— Надоел! — прервал Игната на полуслове Овечкин. — Утомил. Все, абзац! Обо всем договорились! Я ухожу, и завтра... Ты завтра днем дома?

— Дома. Я, типа, взял тайм-аут, разрешил себе недельку побездельничать.

— О'кей! Завтра, часиков в двенадцать, в час, звякну узнать, когда, во сколько к йогу в гости идем. — Овечкин посмотрел на часы у себя на запястье. — Ого! Уже двадцать три тридцать! Я побежал. Тебе хорошо, ты в центре живешь, а мне каково, представь, в Медведково кататься на общественном транспорте?!

— Купил бы машину на лишние деньги, вместо того чтоб расплачиваться баксами за сомнительное удовольствие узнать чего-то особенное о тугах-душителях.

Овечкин предпочел не вступать в новый круг препирательств и вопросов на тему тугов и долларов, проигнорировал последнюю реплику Игната, деловито проследовал в коридор и, присев подле забитой беллетристикой этажерки, стал обуваться в свои уличные ботинки.

— Не хочешь личный автотранспорт покупать, возьми такси, раз имеешь баксы на кармане, — не унимался Игнат. — На тачке до Медведкова минут за сорок домчишься.

— Чем советы давать, лучше бы дал какую-нибудь книжонку из этой чепуховины почитать в дорогу, — откликнулся Овечкин, кончая шнуровать второй ботинок и между делом обозревая развалы детективно-приключенческой литературы на этажерке.

— Без проблем. Выбирай любую книжку в подарок.

— В натуре, что ли, в подарок? — не поверил Овечкин.

— От чистого сердца, — подтвердил Игнат.

Овечкин глянул на Сергача снизу вверх недоверчиво, хмыкнул и, закончив с ботинками, прежде чем выпрямиться, вытянул с самого низа толстенную книжку под названием «Жертва маньяка».

Ушел Овечкин, как и пришел, не заметив протянутую, на этот раз для прощального рукопожатия, пятерню, небрежно бросив через плечо короткое «пока».

Закрыв за Овечкиным дверь, Игнат отчетливо услышал перестук каблуков, цокот тяжелых ботинок по лестничным ступенькам. Овечкин благоразумно решил не дожидаться древнего подъемного механизма, достойного места в музее лифтов (если таковой музей кто-нибудь решится организовать). Минус старых домов — скрежетание неспешных клеток-лифтов, поднимающихся со скоростью гусеницы и спускающихся рывками с непредсказуемостью бабочки, готовой в любой момент зависнуть. Плюс капитальных домов в центре — широкие лестницы, соблазняющие на пешие спуски пологими ступенями и обещающие при подъеме помощь удобными перилами. Массивные, толстые, изолирующие шумы стены — еще один плюс домов-ветеранов.

«Чему ты удивляешься, Игнат Кириллыч? Каждый сходит с ума по-своему. Загадку внезапного интереса полузабытого приятеля к фанатикам-сектантам из далекой Индии, коих английские колонизаторы уничтожили еще в девятнадцатом веке, в принципе разгадать невозможно. Очевидно, не вдруг, не с бухты-барахты Димка Овечкин заинтересовался тугами, но, не зная мотивов, невозможно строить предположения о целях. К тому же пора, давно пора привыкнуть, Игнат Кириллыч, к чудачествам людским, чай, не первый год работаешь в чудаковатой сфере оккультных услуг. И нечего утруждать мозги бесполезными головоломками!»

Игнат убрал с журнального столика грязную посуду, свалил ее в мойку на кухне, проветрил прокуренную Овечкиным комнату, расстелил постель на кушетке, почистил зубы, наспех ополоснулся в душе и голышом пробежался из ванной до кушетки, по дороге погасив свет во всех помещениях коммунального жилища. Нырнув под теплое верблюжье одеяло, Игнат блаженно вытянулся во весь рост, закинул руки за голову, прикрыл глаза.

Полночь. Тишина. Покой тела, приятная сонливость. Дыхание замедляется, дух погружается в сон все глубже и глубже...

...За дверью на лестничной клетке тявкнула собака и вслед за сварливым «гав-гав» раздался душераздирающий женский крик, резко перешедший в продолжительный визг...

Кошмарный звук, будто крючок, зацепил сознание и сдернул его с мелководья сонливости...

Игнат соскочил с постели, глупо озираясь по сторонам, чувствуя, как все быстрее и быстрее сокращается сердечная мышца...

Обычно ровно в двенадцать, точнее, ровно в двадцать четыре ноль-ноль педантичная пожилая соседка с верхнего этажа выводила пописать на улицу голосистую собачонку женского полу породы мопс. Мала собачка, но голосиста, сука. Еженощно сразу после полуночи, дверь малогабаритного жилья Игната Кирилловича подвергалась яростному облаиванию. Но сегодня после привычного гавканья собачонки отчего-то заорала собачница-пенсионерка. И продолжает орать — страшно, протяжно, по-звериному.

Или это надрывается в крике какая-то другая женщина?..

Как назло, встрепенувшийся Игнат позабыл напрочь, куда делся его домашний халат. Выбежав в прихожую, вспомнил — халат в ванной. Дернулся было в ванную. Передумал: крик за дверью рвал барабанные перепонки, возникло ощущение, что надо успеть. Куда? Выбежать на лестницу! Зачем? Помочь женщине и избавиться самому от самого неприятного из всех человеческих страхов — страха перед неизвестностью.

«Чего же она орет-то так? Как... как будто ее режут!» — успел подумать Игнат, спешно срывая с вешалки демисезонное пальто, надевая его на голое тело. Едва не опрокинул шаткую этажерку, но, хвала духам, обошлось. Припал к дверному «глазку». Ничего не видно... Нет! Видно! Перепуганная мопсиха забилась в угол прямоугольника лестничной площадки. Собачка дрожит — тоже, видимо, испугалась крика хозяйки. На каменном полу валяется брошенный поводок, который соседка обычно крепко держит в руке, опасаясь за собачью безопасность.