Ю Несбё - Леопард

В восемь пятнадцать Харри припарковал машину в Воксенколлене перед королевской усадьбой из народной сказки. Там было припарковано еще несколько машин, и за каплями дождя на окне Харри мог разглядеть усталые лица и длинные фотообъективы папарацци. Похоже, ребята провели тут всю ночь. Харри позвонил в ворота и вошел.

Женщина с бирюзовыми глазами стояла в дверях, поджидая его.

— Лене нет, — сказала она.

— А где она?

— Там, где они ее не найдут, — сказала она и кивком показала на автомобили за воротами. — А вы обещали оставить ее в покое после последнего допроса. Он длился три часа.

— Я знаю, — солгал Харри. — Но я хотел поговорить с вами.

— Со мной?

— Можно войти?

Он прошел за ней на кухню. Она кивнула ему на стул, повернулась спиной и налила кофе из кофеварки на кухонном столе.

— Что скажете насчет этой истории? — спросил Харри.

— Какой истории?

— Что вы — мать Лене.

Кофейная чашка упала на пол, разбившись на тысячи осколков. Женщина оперлась на стол, и он видел, как ее плечи поднимаются и опускаются. Харри секунду помедлил, но потом собрался с духом и сказал то, что собирался сказать:

— Мы сделали анализ на ДНК.

Она повернулась в ярости:

— Как это? Вы же не… — И вдруг замолчала.

Глаза Харри встретились с ее бирюзовыми глазами. Она попалась на удочку. Ему стало неловко. А может быть, стыдно. Потом, правда, прошло.

— Убирайтесь! — сказала она сипло.

— К ним? — спросил Харри и кивнул в сторону папарацци. — Я собираюсь завершить карьеру полицейского, буду путешествовать. И мне нужен небольшой капитал. Если уж стилисту платят двадцать тысяч крон за то, чтобы он рассказал, какой цвет волос выбрала Лене, сколько, по-вашему, заплатят тому, кто сообщит им, кто ее настоящая мать?

Женщина шагнула вперед и занесла было руку, словно для удара, но тут на глаза ей навернулись слезы и потушили в них яростный огонь. Она просто без сил опустилась на стул у обеденного стола. Харри ругнулся про себя, он мог бы действовать и помягче. Но деликатничать времени уже не было.

— Простите, — сказал он. — Я просто пытаюсь спасти вашу дочь. И для этого мне нужна ваша помощь. Понимаете?

Он накрыл рукой ее руку, но она ее отняла.

— Он — убийца, — сказал Харри. — Но Лене это не волнует, не так ли? Она все равно хочет это сделать.

— Что сделать? — всхлипнула женщина.

— Последовать за ним на край света.

Она не отвечала, только качала головой и тихо плакала.

Харри ждал. Встал, налил кофе в чашку, оторвал бумажное полотенце от рулона, положил его перед женщиной, сел и стал ждать. Сделал глоток. И подождал еще.

— Я говорила, что она не должна повторять моих ошибок, — сказала она и опять всхлипнула. — Не должна влюбляться в мужчину только потому… потому, что он позволяет ей чувствовать себя красивой . Красивее, чем она есть на самом деле. Ты думаешь, это благословение, но на самом деле это проклятие.

Харри ждал.

— Стоит хотя бы раз увидеть, как становишься красивой в его глазах, — и все, это как… колдовство. Ты уже не можешь от него уйти. Потому что жаждешь увидеть это еще раз.

Харри ждал.

— Я выросла в фургоне. Мы всё ездили и ездили повсюду, я даже в школу не могла пойти. И когда мне было восемь, пришли из инспекции по делам несовершеннолетних и забрали меня. Когда мне исполнилось шестнадцать, я стала работать уборщицей в компании Галтунга. Когда я забеременела от Андерса, он был помолвлен. Деньги были не его, а ее. А он как раз сделал крупные вложения на рынке, но акции упали, и у него не осталось выбора. Он отослал меня. Но она все узнала. И именно она решила, что я должна родить ребенка, что я буду продолжать работать прислугой, а моя девочка будет воспитываться как хозяйская дочка. Сама она не могла иметь детей, так что Лене стала в какой-то степени приемышем. Они забрали ее у меня. Спросили, что я могу дать Лене, — я, мать-одиночка, без образования, без родных, неужели у меня хватит совести лишить моего ребенка возможности жить хорошо? Я была молодая и запуганная, и подумала, что они правы, так будет лучше.

— Никто об этом не знал?

Она взяла кусок полотенца со стола и высморкалась.

— Удивительно, насколько легко обмануть людей, когда они сами хотят обманываться. И даже если они не дадут себя обмануть, то виду не покажут. Потому что это мало что изменит. Да, меня использовали как суррогатную мать, чтобы родить Галтунгу наследника, — ну и что тут такого?

— И это все?

Она пожала плечами:

— Нет. У меня же была Лене. Я кормила ее грудью, меняла пеленки, спала вместе с ней. Научила ее разговаривать, воспитывала ее. Но мы знали, что все это временно, что однажды мне придется ее отдать.

— И вы отдали?

Она горько рассмеялась:

— Разве мать может когда-нибудь бросить своего ребенка? Вот дочь может. Лене презирает меня за то, что я сделала. За то, кто я есть. Но посмотрите, она сейчас делает то же самое.

— Следует на край света не за тем мужчиной?

Она пожала плечами.

— Вы знаете, где она?

— Нет. Знаю только, что она уехала, чтобы быть с ним.

Харри сделал еще один глоток из чашки.

— Я знаю, где этот край света, — сказал он.

Она не ответила.

— Я могу поехать и привезти ее вам обратно.

— Она не захочет.

— Могу попытаться. С вашей помощью. — Харри достал листок и положил его перед ней. — Что скажете?

Она стала читать. Потом подняла глаза. Косметика стекла с бирюзовых глаз прямо на впалые щеки.

— Поклянитесь, что вы привезете мою девочку домой, Холе. Поклянитесь. Если вы сможете, тогда ладно.

Харри посмотрел на нее долгим взглядом.

— Я клянусь, — сказал он.

Выйдя на улицу и закуривая, он вспомнил ее слова. «Разве мать может когда-нибудь бросить своего ребенка? Вот дочь может». Вспомнил Одда Утму, который взял с собой фотографию сына. «Дочь может». Может ли? Он выпустил дым. А сам он может?

Гуннар Хаген стоял у прилавка с овощами в пакистанском продуктовом магазине, которому отдавал предпочтение. Он недоверчиво смотрел на своего старшего инспектора.

— Тебе опять надо в Конго? Чтобы найти Лене Галтунг? И это не имеет никакого отношения к делу об убийствах?

— Все как в прошлый раз, — сказал Харри и взял в руки какой-то овощ — он понятия не имел, как тот называется. — Мы ищем пропавшего человека.

— Насколько я знаю, Лене Галтунг никто, кроме желтой прессы, пропавшей не объявлял.

— Сейчас объявили. — Харри вынул листок из кармана плаща и показал Хагену подпись. — Это сделала ее биологическая мать.

— Да ну? И как же я должен объяснить в министерстве, что мы начинаем поиски в Конго?

— У нас есть след.

— И какой?

— Я прочитал в «Се о хёр», что Лене Галтунг попросила перекрасить ей волосы в кирпичный цвет. Я даже не знаю, принято ли у нас в стране такое обозначение цвета, именно поэтому я и запомнил.