Йен Фишер - Ночной консьерж

Андрончику, как его после первой рюмки начинали панибратски называть местные собутыльники, было недостаточно просто нагрузиться алкоголем, царственно позволив в финале занести свое малоподвижное тело в самолет. Верендеев желал быть полезным российским регионам. Душа его требовала действия, способного хоть в малой степени улучшить тоскливый уклад жизни в провинции.

Борьба за качество начиналась обычно в ресторане, где Верендеев принимал первое лекарство от душевного гнета. Официантам указывалось на недопустимость нечистых приборов, несвежей пищи, отсутствия приветливости на лицах. Далее следовал неизбежный разговор с управляющим. После фраз «Вам самим-то в этом свинарнике хорошо?», «Меняйтесь, макаки, а то всю жизнь свою просрете и детям ничего не оставите!», Верендеев оказывался на улице. Там он продолжал борьбу за благополучие региона. Он вел ее с таксистами, с милиционерами, с торговцами, с асфальтоукладчиками, а иногда – со светофорами и автобусными остановками. В разных районах города гремел его нетрезвый бас: «Осветите улицы! Дайте огня!», «Положите асфальт, сволочи! Ведь это центральная улица в вашем убогом городке!», «Сделайте нормальный фейс-контроль в клуб! Почему всякое пьяное быдло здесь шатается?», «Кто тут у вас единороссы? Меняйте губернатора!».

Осилив первые поллитра и ощутив, что дух по-прежнему угнетен, он уже не мог остановиться в своем критическом запале. Нет таблички с номером на жилом доме? Выговор! Таксист не включил счетчик? Порка! Стриптизерша в клубе не позволяет себя раздеть? Уволить!К утру Верендеев, как правило, был бит патриотически настроенной общественностью и заточен в местный «обезьянник», где ему предоставлялась полная свобода бороться за качество питания, обслуживания, многообразия досуга, а также культурной и светской жизни.

После ряда подобных происшествий начальство телеканалов, не скрывая сожаления, вынуждено было с Верендеевым расставаться. Не потому, что тот начудил, а потому, что любой телепродюсер переставал доверять оператору, справедливо полагая, что в следующий раз его срыв отразится на проекте. Поскольку снимал Верендеев блестяще, ему было что показать руководству другого телеканала. Там его с радостью принимали на испытательный срок – как правило, до первой командировки.

Оператор вел подсчет, согласно которому в Москве с относительной успешностью функционировали еще восемь телеканалов, откуда его пока ни разу не увольняли. Но не было волнения в операторском сердце. Он не сомневался: даже после того как телеканалы закончатся, он без куска хлеба не останется. Количество частных заказов в последние полтора года – после того, как у Верендеева появился сайт в Интернете, росло медленно, но неуклонно. Вот и сегодняшний заказ принес ему треть месячной зарплаты оператора на телеканале средней руки. А всего-то и надо – отснять часовой концерт ночью в православном храме. Пустяки.

Верендеев проверил фокусное расстояние, поиграл трансфокатором и осмотрел площадку в объектив. Жаль, конечно, не разрешили установить освещение. Придется снимать в бликах свечей, картинка получится зернистая. Таков каприз заказчика, хмурого парня, который только что сунул конверт в кощеистую руку священника. «С бодуна, наверное, барыга, – так Верендеев думал всегда, когда встречал нездорово выглядящего человека. – А поп-то хорош! Цапнул конверт, как “Отче наш” отчитал!»

Оператор проследил медленной панорамой за священником, который отвел толстого немца к органу. Немец – оператор слышал, как тот громко выговаривал слова, часто звучащие в популярных немецких фильмах, – закатил глаза, коснувшись пальцами-сардельками матовых клавиш. Орган отозвался гулким дрожащим стоном. Немец, всем своим видом демонстрируя близость к экстазу, начал наигрывать что-то из «Deep Purple». Верендеев не очень разбирался в ортодоксальном хард-роке.

Наезд. Крупно руки органиста. Медленный отъезд с панорамой. Из-за ширмы потянулись бородатые мужики в татуировках и ковбойских шляпах. Один из них уселся за барабанную установку, двое других расчехлили гитары. Несколько минут спустя под сводами церкви грянул колючий сумрачный бит, размываемый благостными всплесками органа. Организатор отошел в сторонку, присел под образом и – о, святотатство! – вытащил сигарету. Правда, закуривать не торопился. Мял ее в руках, отщипывая крохи от фильтра.

Верендеев осторожно снял камеру со штатива и, плавно панорамируя сплеча, начал приближаться к музыкантам. Основные объекты – эти четверо. В голове оператора выстроились несколько ракурсов, с которых он поснимает каждого из четверых в отдельности, время от времени отъезжая на общие планы.

Верендеев так сосредоточился на том, что происходит в видоискателе камеры, что не заметил, как из бокового нефа вынырнули три фигуры в плащах. Две из них сразу направились к организатору мероприятия, а третья метнулась к оператору. Если бы не камера, сдавившая плечо и заслонившая обзор, Верендеев сумел бы среагировать. А так – удар по затылку стал для него полной неожиданностью. Самой неприятной со времени недавнего избиения ногами в Саранске и вытекающего из этого увольнения с «8-TV». Оператор упал, по старинной алкогольной привычке сначала на колено, чтобы не уронить камеру, затем завалился набок, подставив дорогостоящему аппарату собственное лицо в качестве подушки. И отключился.

Профессиональное достоинство оператора Верендеева заключалось еще и в том, что он умел дать качественную картинку не только из любого положения с закрытыми глазами, но даже в бессознательном состоянии. Он решил обязательно вставить этот пункт в личное резюме, когда несколькими часами позднее просматривал отснятый материал.

С нижнего ракурса было отлично видно, как двое в плащах схватили организатора, так и не успевшего прикурить сигарету. Его попытки сопротивляться были прекращены двумя сильными ударами – по голове и в пах. Организатор упал, и в этот момент музыка, звучащая в кадре, начала комкаться и осыпаться. Сначала сбились барабаны, их тугая резкая дробь вдруг зазвучала редкими тычками, затем, судя по звуку, кто-то упал головой на альты и вместе с ними повалился на пол, сбив хай-хэт и тарелки. Затем замолчал бас, взмыв прощальным глиссандо. Гитара взревела и зафонила, словно ее насиловали, уложив на динамик. Последним смолк орган.

Тишина, установившаяся на мгновение, взорвалась отрывистой бранью на немецком языке. Через секунду она захлебнулась, будто не выдержав собственной экспрессии. На видеозаписи отчетливо просматривалось, как трое в плащах поволокли организатора к выходу. Тот, судя по обмякшей фигуре, был без сознания.