Линкольн Чайлд - Холодная месть

Эстерхази давно прослышал о нем, но поначалу исключил его из поисков. Слишком удален этот домишко от места, где Пендергаст был подстрелен. К тому же едва ли в месте настолько примитивном и грубом агент смог бы получить необходимое лечение. Но затем явился лейтенант д’Агоста, расспрашивал в Инверкирктоне про Пендергаста, а потом выяснилось, что последним местом, которое лейтенант посетил перед возвращением в Америку, был именно Глимсхолм.

Якобы лейтенант вернулся ни с чем. Но правдиво ли его показное разочарование?

Чем больше Эстерхази размышлял над этим, тем больше сомневался. По извращенной логике Пендергаста, именно такое место лучше всего подходит для тайного лечения и отдыха.

Окончательно убедило Эстерхази исследование архивов графства Сазерленд. Он узнал, что эксцентричная старуха, живущая в Глимсхолме, — родная тетя доктора Роскоммона. И этот факт почтенный доктор, очевидно привыкший к скрытности, утаил от добропорядочных обывателей Инверкирктона.

Укрывшись за кустом дрока, Эстерхази наблюдал за коттеджем в бинокль. Сквозь окно первого этажа он видел старуху, хлопочущую у плиты, снующую по дому. Вот она прошла мимо окна, скрылась из виду — и показалась в окне второго этажа, неся что-то похожее на кружку. Сквозь окно верхнего этажа видимость плохая, но, кажется, старуха наклонилась над кем-то, лежащим на кровати. По-видимому, над больным. Помогла ему сесть, поднесла кружку ко рту.

Сердце Эстерхази забилось учащенно. Он тихо обошел коттедж, от волнения сильнее, чем нужно, втыкая трость в мягкую почву. На задворках дома обнаружились сарай, каменный загон для овец, небольшой огород и выходящая к нему маленькая, грубо сколоченная деревянная дверь. С задней стороны дома окон не было.

Эстерхази осмотрелся. Вокруг — необъятный простор болот и холмов, никаких признаков жизни. Он вытащил из кармана небольшой пистолет, убедился, что патрон в патроннике. Очень осторожно приблизился к задней двери.

Присел на корточки близ нее. Ногтем осторожно поскреб по дереву и замер в ожидании.

Как он и ожидал, старая карга отличалась завидным слухом. За дверью послышались шаги и нечленораздельное бормотание. Отодвинулся засов, дверь приоткрылась. Старуха выглянула наружу.

Выругалась вполголоса.

Хорошо рассчитанным движением Эстерхази выпрямился, ладонью закрыл женщине рот и одной рукой вытащил ее наружу. Ударил по затылку рукоятью пистолета, уложил обмякшее тело наземь и неслышно проскользнул в коттедж. Первый этаж — одна большая комната. Эстерхази быстро осмотрелся, запоминая эмалированную плиту, потертые кресла, оленьи рога на стенах, крутую лестницу наверх. Оттуда слышалось хриплое, одышливое дыхание. Звук был ровным и постоянным — незваного гостя пока не заметили.

А тот двинулся через комнату с чрезвычайной осторожностью, всякий раз ставя ногу, словно жрец на священной церемонии. Проверил комод, платяной шкаф — никто не прячется. Затем, сжимая пистолет, пошел к лестнице. Та была сколочена из толстых досок. Конечно, могла заскрипеть от шагов. А могла и не заскрипеть.

Эстерхази замер у основания лестницы, прислушиваясь. Дыхание казалось прежним, хотя теперь в нем сильнее слышались болезненные нотки. Человек наверху охнул, пошевелился на кровати — наверное, стало неудобно. Эстерхази выжидал целых пять минут. Наконец решил: все нормально.

Он осторожно поставил ногу на нижнюю ступеньку и медленно перенес на нее вес. Доска не заскрипела. С той же осторожностью он поставил другую ногу на следующую ступень. Таким же образом, с почти невыносимой медлительностью, тратя по минуте на ступеньку, поднялся почти до самого верха. В пяти футах от него стояла грубо сколоченная кровать. Эстерхази медленно поднялся на верхнюю ступеньку, посмотрел на кровать сверху. Там, скорчившись, лежал спиной к вошедшему укрытый одеялом человек. По-видимому, он спал: дыхание, хотя и затрудненное, было ровным. Истощенный долговязый старик в толстой ночной рубахе, седые волосы едва ли не длиннее, чем у старухи, и растрепаны.

Старик, как же, как же. Уж Эстерхази-то прекрасно знал, кто перед ним.

У изголовья лежала еще одна подушка. Эстерхази спрятал пистолет и, не отрывая взгляда от спящего, поднял подушку. Сжимая ее обеими руками, он напрягся, словно тигр перед прыжком, и вдруг бросился вперед, прижал подушку к лицу лежащего и надавил изо всех сил.

Снизу послышался приглушенный крик, взметнулась рука, колотя и царапая, но оружия в этой руке не было, и Эстерхази понял: нападения не ожидали. Он надавил еще сильней, и крик утих. Жертва сопротивлялась молча, молотила руками, цеплялась за рубашку. Тело выгнулось с силой, удивительной в раненном столь недавно и тяжело. Большая исхудалая рука ухватилась за одеяло, потянула, словно человек принял его за одежду убийцы. Руки и ноги взметнулись, отшвырнув одеяло. Но Пендергаст стремительно ослабевал, и конец был близок.

Внезапно Эстерхази обратил внимание на старые узловатые руки жертвы, на тощие паучьи ноги, пергаментную кожу, варикозные вены. Но это тело настоящего старика, никто не может так замаскироваться! К тому же никаких бинтов, шрамов, ничего даже отдаленно похожего на месячной давности пулевое ранение.

Эстерхази лихорадочно соображал, пытаясь справиться с замешательством и яростью. Он был так уверен…

Он быстро поднял подушку, открыв перекошенное морщинистое лицо, высунутый язык, выпученные в ужасе глаза. Старик кашлянул раз, другой, судорожно втянул воздух.

Не помня себя от нахлынувшего страха, Эстерхази отшвырнул подушку и, шатаясь, сбежал по лестнице. В заднюю дверь ввалилась старая карга. По ее лицу струилась кровь.

— Дьявол! — заорала она, протягивая к Эстерхази костлявые пальцы.

Но он уже пробежал мимо, выскочил в переднюю дверь и понесся по обширным безлюдным болотам.

Ночной ветер, проникая в распахнутое окно, шевелил тюль занавесок в гостиной. Ощутив, как он коснулся ее лица, Джун Броди оторвалась от заявления в Совет медицинских сестер штата Миссисипи. Прислушалась: нет, кроме тихого шороха ветра, ничего. Посмотрела на часы: два пополуночи. Из спальни доносился басовитый монотонный говорок. Несомненно, Карлтон опять смотрел одно из тех военно-исторических шоу, которые просто обожал.

Джун отхлебнула из бутылки с кока-колой, стоявшей у локтя, в выемке на ручке кресла. Она всегда любила колу из стеклянных бутылок, которые напоминали детство и старые торговые автоматы, где приходилось самому открывать окошко и выуживать бутылку за горлышко. Джун искренне считала, что у колы из бутылки особый вкус. Но последние десять лет, живя среди трясины, она пила лишь из алюминиевых банок. Пришлось смириться. Чарльз Слейд не выносил того, как свет блестит на стекле, и на Испанском острове стекло, за малыми исключениями, не дозволялось. Даже шприцы были пластиковыми.