Дэвид Хьюсон - Убийство-2

В дальнем конце конференц-зала стоял Плоуг и вслушивался в каждое слово с напряженным лицом.

— Настолько, насколько это в наших силах. Угрозы не должны посягать на демократические ценности общества, и задача каждого из нас — не забывать, кто мы такие: щедрая, открытая, либеральная страна, справедливая ко всем. Мы обязаны защитить наши свободы и противостоять темным силам, которые желают уничтожить их.

— Абсолютно верно, — заметил Краббе, с неуместной, как показалось Буку, горячностью.

— Недавние убийства датских военнослужащих на родной земле доказывают со всей убедительностью, что сейчас мы должны быть особенно бдительны. Прежде чем мы представим вам подробности предлагаемого законопроекта, несколько слов вам скажет Эрлинг Краббе.

Бук сел, неспособный думать ни о чем, кроме Швеции и Фроде Монберга. Краббе нервно поправил галстук. Его партия была на пороге крупнейшего достижения, какого не видела уже многие годы. Он обязан был использовать момент с максимальной отдачей и уверенно добивался этой цели, с легкой улыбкой рассказывая, сколь трудными были переговоры и как Народной партии пришлось бороться за «правильные» формулировки с оппозицией, в том числе — взгляд на Бука — в самом сердце правительства.

— Тем не менее я аплодирую администрации за политическую смелость, с которой она взяла быка за рога, — вещал Краббе. — И оппозиция не сумела противостоять нашему альянсу. Народная партия… — Легкая гнусавость, присущая его голосу, переросла в завывание. — Народная партия ставит своей главной целью защиту наших свобод. Мы не позволим средневековым фанатикам топтать их…

Бук отметил, что кое-кто в аудитории начал проявлять признаки нетерпения и беспокойства.

— …мы не будем молча смотреть, как плетут свои заговоры паразиты из мусульманских школ и организаций, оплачиваемых датским государством…

Журналисты больше не смотрели на Краббе. Все они направили недоуменные взгляды на Бука, и он знал, какой вопрос ему хотят задать, потому что сам спрашивал себя о том же: почему он продолжает слушать этот бред? Неужели он думает точно так же?

— …Мы пойдем на самые суровые меры, чтобы искоренить подобные организации! — крикнул Краббе так рьяно, как будто находился на митинге собственной партии. Его худосочный кулак стукнул по столу. — Те, кто стремится подорвать столь дорогие нашему сердцу принципы, узнают наконец, что их деятельность не останется безнаказанной. Наши христианские ценности не будут втоптаны в грязь. Никому не удастся…

Бук больше не мог смотреть им в глаза, поэтому он уставился на серебряный кувшин для воды, стоящий перед ним на подносе. С округлого бока на него глянуло его собственное несчастное пухлое лицо — лицо не политика, а фермера. Лицо человека, который, управляя в Ютландии поместьем, говорил то, что думал, а не то, что хотели услышать от него другие. И только такие отношения он считал правильными.

— А теперь… — Краббе заканчивал пламенную речь, последнюю часть которой Бук, к своему большому облегчению, пропустил мимо ушей. — А теперь я снова передаю слово министру юстиции, и он подробно ознакомит вас с антитеррористическим законопроектом, подготовленным совместно с Народной партией.

Бук как завороженный смотрел на свое отражение в кувшине и думал о жене и дочерях. Думал о Ютландии, где все решения казались такими очевидными, где отличить доброе от злого и хорошее от плохого было так же просто, как выделить заболевшую корову или поле, которое нуждается в удобрении.

В зале воцарилась тишина. Он ощущал на себе жар десятков взглядов. Кто-то подталкивал его под локоть, и Бук не сразу понял, что это Эрлинг Краббе пытается вывести его из ступора.

Очнувшись, Томас Бук еще раз вгляделся в свое лицо на блестящей металлической поверхности и понял, что должен сделать.

— Да, это никуда не годится, — проговорил он и поднялся.

Рукой он задел кувшин, который, падая, опрокинул два полных стакана. Не обращая внимания на учиненный на столе погром, Бук объявил в микрофон:

— Сожалею, но пресс-конференцию придется на этом закончить.

Все были настолько ошарашены его заявлением, что не прозвучало ни единого вопроса.

— Вот так. — Он стиснул пухлые пальцы. — Комментариев не будет.

Краббе сидел с разинутым ртом и не мог вымолвить ни слова. Бук изо всех сил старался сохранять серьезный вид.

— Прошу меня извинить, дамы и господа. У меня срочное дело. До свидания.

С этими словами Томас Бук скрылся у себя в кабинете.

Через час Герт Грю-Эриксен вернулся на Слотсхольмен и направился прямиком к Буку. Охранники в одинаковых серых костюмах едва поспевали за ним.

Плоуг пытался втолковать Буку дисциплинарную процедуру увольнения Карины. Бук не слушал.

— Я оставлю вас, — торжественно провозгласил чиновник при появлении премьер-министра и прикрыл за собой дверь.

Грю-Эриксен еще не снял пальто.

— В последний раз я был здесь на пятидесятилетием юбилее Монберга, — заговорил он, прохаживаясь вдоль стен. — Эти портреты ваших предшественников должны напоминать министру королевы о возложенной на него ответственности.

— Напоминают, — признал Бук. — Знаю, это выглядит странно, но если вы уделите мне…

Щегольски одетый седой политик обернулся на него с разгневанным видом. Добродушный дядюшка бесследно исчез.

— У вас есть хотя бы отдаленное представление о последствиях вашей выходки?

— Я отлично представляю себе последствия плохих законов.

— Из-за вас правительство оказалось в глубоком кризисе.

— Мы не знаем, связаны ли убийства с терроризмом, поэтому нельзя использовать эту версию для продвижения законопроекта. Монберг…

Грю-Эриксен жестом заставил его замолчать.

— Сколько можно сваливать все на Монберга? Зачем вы постоянно возвращаетесь к грязным сплетням?

Бук поклялся себе, что сохранит самообладание во что бы то ни стало. Он подошел к столу, нашел нужные документы.

— Это не сплетни. Мы нашли письменное доказательство. Вот… — Он протянул Грю-Эриксену документы, но тот даже не шелохнулся. — Ну что ж, — сказал Бук. — Тогда я сам расскажу вам то, что нам известно. Монберг встречался с первой жертвой. Она была адвокатом и хотела, чтобы Монберг помог ей в пересмотре одного военного уголовного дела. О неоправданной жестокости.

— О чем это вы?

— Убитые солдаты были связаны с тем расследованием, проходили по нему свидетелями. Их отряд обвинили в расправах над мирным населением в Афганистане.

Грю-Эриксен как будто немного смягчился. Он приблизился к столу и стал перебирать материалы дела.

— Все обвинения были сняты, но их рассказу о том, кто убивал мирных афганцев, никто не поверил, — продолжал Бук. — Адвокат была недовольна решением военной прокуратуры. Она передала Монбергу материалы дела. Через нять дней ее убили.