Дин Кунц - Скованный ночью

Ил, выстилавший пересохшее русло, отливал серебром даже без лунного света. Тем не менее апрельская ночь была темной.

Еще в семнадцатом веке Томас Фуллер сказал, что ночь темнее всего перед рассветом. С тех пор прошло больше трехсот лет, но он все еще был прав, хотя давно умер.

— Как далеко в будущее? — спросил я, снова ощутив дыхание горячего зловонного ветра в яйцевидной комнате.

— На десять лет, на век, на тысячелетие. Какая разница? Как бы далеко они ни улетели, что-то уничтожило их.

Я вспомнил призрачные голоса в овоиде: ужас, крики о помощи, вопли…

Меня затрясло. Глотнув из бутылки, я сказал:

— Эта штуковина… или штуковины в костюме Ходжсона…

— Это часть нашего будущего.

— Ничего такого в нашем мире нет.

— Пока нет.

— Но они такие странные… Должна была измениться вся экология. Измениться радикально.

— Если найдешь динозавра, спроси его, возможно ли это.

Мне расхотелось пива. Я высунул руку из джипа и вылил остатки на землю.

— Даже если это была машина времени, — заспорил я, — она была демонтирована. Но Ходжсон, явившийся ниоткуда, круглая дверь, то исчезающая, то появляющаяся… все, что случилось с нами… Как это могло произойти?

— Остаточное действие.

— Остаточное действие?

— Типичное остаточное действие. В натуральную величину.

— Если взять мотор «Форда», убрать коробку передач и вырвать с мясом стартер, никакое остаточное действие не позволит этой чертовой машине добраться до Лас-Вегаса.

Глядя на мерцающее, слегка светящееся русло реки так, словно оно вело в наше странное будущее, Бобби сказал:

— Они пробили дыру в реальности. Может быть, такая дыра не зарастает сама по себе.

— И что это значит?

— То, что значит, — ответил он.

— Загадочно.

— Припадочно.

При чем тут «припадочно»? А, кажется, понял. Да, возможно, его объяснение было загадочным, но, по крайней мере, за него можно было зацепиться. Только знакомая мысль позволила бы нам не сойти с ума. Так своевременно принятое лекарство избавляет больного от припадка эпилепсии.

Если, конечно, Бобби не насмехался над моей доставшейся в наследство от отца любовью к метафорам. В таком случае Бобби выбрал это слово исключительно для рифмы.

Я не доставил ему удовольствия и не попросил объяснения.

— По-твоему, они не знали про остаточное действие?

— Ты имеешь в виду умников, которые корпели над этим проектом?

— Ага. Людей, которые сначала создали его, а потом разрушили. Если это было остаточное действие, они бы снесли здесь все до основания и залили развалины несколькими тысячами тонн бетона. Ни за что не оставили бы этот кошмар дуракам вроде нас с тобой.

Он пожал плечами:

— Может, эффект проявился, когда они давно ушли отсюда.

— А может, все это нам померещилось, — промолвил я.

— Сразу обоим?

— Такое бывает.

— Одинаковые галлюцинации?

Подходящего ответа у меня не было, поэтому я сказал:

— Припадочно.

— Упадочно.

Я отказывался верить в это.

— Если «Загадочный поезд» был проектом путешествия во времени, то он не имел никакого отношения к работе моей матери.

— Ну и что?

— А то. Если он не имел отношения к ма, почему кто-то оставил мне эту бейсболку в яйцевидной комнате? Почему в другую ночь он оставил ее фото в воздухонепроницаемой камере? Почему сегодня кто-то засунул пропуск Лиланда Делакруа под «дворник» и послал нас сюда?

— Ты настоящая машина для задавания вопросов.

Бобби допил свой «Хайникен», и я засунул наши пустые бутылки в сумку-холодильник.

— Может быть, мы не знаем и половины того, что считаем известным, — сказал Бобби.

— Например?

— Может быть, в Уиверне все пошло наперекосяк из-за лабораторий генной инженерии, и причиной этого кавардака были теории твоей ма, как мы думали до сих пор. А может быть, и нет.

— Ты хочешь сказать, что наш мир уничтожила не моя мать?

— Ну, брат, мы можем быть уверены, что она приложила к этому руку. Как-никак она была здесь не последним человеком.

— Спасибо.

— С другой стороны, она могла быть виноватой в этом лишь частично, причем вполне возможно, что на ее долю пришлась меньшая часть.

Мой отец месяц назад умер от рака, причем, как я подозревал, рака не слишком естественного происхождения. После его смерти я нашел записки, в которых рассказывалось об Орсоне, об экспериментах по повышению интеллекта животных и сбежавшем ретровирусе, выведенном моей матерью.

— Ты сам читал записки моего отца.

— Возможно, он не знал всего.

— У них с ма не было секретов друг от друга.

— Ага. Два тела, одна душа.

— Это правда, — сказал я, задетый его сарказмом.

Он посмотрел на меня, поморщился и перевел взгляд на русло реки.

— Извини, Крис. Ты совершенно прав. Твои родители были не чета моим. Они были… особенные. В детстве я мечтал, чтобы мы с тобой были не просто друзьями, а братьями и чтобы твои па и ма были моими.

— Мы и есть братья, Бобби.

Он кивнул.

— Ближе, чем кровные, — сказал я.

— Не разводи нюни.

— Извини. В последнее время я ел слишком много сладкого.

Есть вещи, о которых мы с Бобби не говорим никогда, потому что их не опишешь и потому что слова могут их опошлить. Одна из таких вещей — наша святая дружба.

Бобби продолжил:

— Я вот о чем. Твоя ма тоже могла не знать всего. Не знать про проект «Загадочный поезд», который мог быть виноват в случившемся больше, чем она.

— Идея заманчивая. Но как?..

— Я не Эйнштейн, брат. Просто полощу себе мозги.

Он завел мотор и двинулся вниз по руслу, все еще не включая фар.

Я сказал:

— Я знаю, кем может быть Большая Голова.

— Просвети.

— Это один из второго отряда.

Первый отряд сбежал из лабораторий Уиверна в ту роковую ночь больше двух лет назад. Эти обезьяны были настолько неуловимыми, что все усилия поймать и уничтожить их оказались тщетными. Отчаявшись извести обезьян до того, как те устрашающе расплодятся, ученые, принимавшие участие в проекте, выпустили на волю второй отряд, чтобы он нашел первый. Эти умники исходили из того, что обезьяна быстрее найдет обезьяну.

Каждому члену нового отряда вшили передатчик со взрывателем, чтобы можно было уничтожить «следопыта» вместе с теми, кого он обнаружит. Хотя новые обезьяны вряд ли сознавали, для чего это сделано, оказавшись на воле, они выгрызли друг у друга передатчики и освободились.

— По-твоему, Большая Голова — обезьяна? — недоверчиво спросил Бобби.

— Сильно переделанная. Может быть, не совсем резус. Кажется, там есть кое-что от бабуина.

— Или от крокодила, — кисло сказал Бобби и нахмурился. — Я думал, что второй отряд более совершенен. Менее агрессивен.

— То есть?

— Большая Голова не похож на домашнюю киску. Он создан для битвы.