Дин Кунц - Скованный ночью

— Но он не нападал на нас.

— Просто он достаточно умен, чтобы знать, что сделает с ним ружье.

Впереди был пандус, по которому я съезжал на велосипеде. Тогда рядом со мной бежал Орсон. Именно туда Бобби вел джип.

Вспомнив несчастное животное, сидевшее на крыше бунгало и прикрывавшее лицо руками, я сказал:

— Не думаю, что он убийца.

— Ага, а зубы ему служат только для открывания банок с ветчиной.

— У Орсона тоже внушительные зубы, но он не убийца.

— Ладно, будем считать, что ты меня убедил. Давай пригласим Большую Голову на вечеринку с ночевкой, как делают школьницы. Приготовим побольше воздушной кукурузы, пиццу, будем завивать друг другу волосы и болтать о мальчиках.

— Задница.

— Минуту назад мы были братьями.

— Это было давно.

Бобби поднялся на насыпь между двумя знаками, предупреждавшими об опасности наводнения, проехал пустырь, оказался на улице и наконец включил фары. Он направлялся к дому Лилли Уинг.

— Думаю, мы с Пиа скоро снова будем вместе, — сказал Бобби, имея в виду Пиа Клик, которая считала себя воплощением Каха Хуны, богини серфинга.

— Она считает своим домом Уэймеа, — напомнил я.

— Я собираюсь применить мохо .

Мать-Земля вращалась, приближая рассвет, но улицы Мунлайт-Бея были такими тихими и пустынными, что ничего не стоило представить их полными призраков и трупов. Как в Мертвом Городе.

— Мохо? Ты что, подался в вудуисты? — спросил я Бобби.

— Фрейдистское мохо.

— Пиа слишком умна, чтобы клюнуть на это, — предсказал я.

Хотя последние три года Пиа вела себя странно, она не была дурочкой. До знакомства с Бобби она с отличием закончила Лос-Анджелесский университет. В те дни ее гиперреалистические картины продавались за большие деньги, а статьи, которые она писала для художественных журналов, отличались знанием дела и прекрасным стилем.

— Я расскажу ей про доску-тандем, — сказал он.

— Ага. С намеком на то, что найдешь себе новую вахине.

— Брат, ты оторвался от действительности. С Пиа это не поможет. Я скажу ей только одно: у меня есть серф, и я готов принять ее в любое время.

Так как медитации Пиа заставили ее счесть себя реинкарнацией Каха Хуны, она решила, что поддерживать плотскую связь с простым смертным будет с ее стороны святотатством. Это означало, что она до конца жизни обречена на целомудрие. Бобби пришел в уныние.

Призрак надежды забрезжил, когда Пиа пришла к следующему выводу: Бобби является реинкарнацией Кахуны, гавайского бога серфинга. Легенда о Кахуне была сложена современными серферами и опиралась на факты из жизни одного старого знахаря, в котором божественного было не больше, чем в местном костоправе. Тем не менее Пиа говорила, что Бобби в образе Кахуны — единственный человек на Земле, с которым она может заниматься любовью. Но для того, чтобы все началось сначала, он должен был осознать свою бессмертную сущность и смириться с судьбой.

Однако тут возникла новая проблема. То ли считая, что быть смертным Бобби Хэллоуэем ничуть не менее почетно, то ли из чистого упрямства, которого ему было не занимать, мой друг отказывался признавать себя богом серфинга.

По сравнению с трудностями современных влюбленных страдания Ромео и Джульетты казались высосанными из пальца.

— Так ты все-таки решил признать себя Кахуной? — спросил я, когда машина начала взбираться на холмы.

— Нет. Я сыграю в таинственность. Не стану говорить, что я не Кахуна. Буду спокоен. Когда она поднимет эту тему, напущу на себя загадочный вид, и пусть думает что хочет.

— Этого мало.

— Есть и еще кое-что. Я расскажу ей свой сон. Она явилась мне в образе прекрасной богини, облаченной в золотисто-голубой шелк «холоку», летающей над великолепной трехметровой волной, и сказала мне: «Папа хе’е налу». По-гавайски это значит «доска для серфинга».

Мы находились в жилом районе неподалеку от Оушн-авеню (главной улицы Мунлайт-Бея, проходившей на юго-запад), когда из-за угла на перекресток выехала машина и двинулась в нашу сторону. Это был солидный седан, «Шевроле» последней модели, бежевый или белый, с обычным калифорнийским номером.

Я закрыл глаза, чтобы защитить их от света приближавшихся фар. Хотелось пригнуться, вжаться в сиденье и прикрыть лицо, но это привлекло бы ко мне внимание надежнее, чем хлопок бумажного пакета.

Когда «шевви» поравнялся с нами и его фары перестали быть опасными, я открыл глаза и увидел двух мужчин впереди, а одного на заднем сиденье. Это были здоровенные ребята в темных костюмах, бесстрастные, как турнепс, и не обращавшие на нас никакого внимания. Их мертвые глаза ночных созданий были пустыми, холодными и решительными.

Тут мне почему-то вспомнилась темная фигура на склоне опоры тоннеля под шоссе № 1.

Когда мы миновали «шевви», Бобби сказал:

— Служители закона.

— Профессионалы, — согласился я.

— Это у них на лбу написано.

Я поглядел на их хвостовые фары в зеркало заднего вида и сказал:

— Во всяком случае, они не по нашу душу. Похоже, что-то ищут.

— Элвиса Пресли [22] В США распространена легенда, что король рок-н-ролла Элвис Пресли не умер, а где-то скрывается. .

Убедившись, что «шевви» не собирается преследовать нас, я напомнил:

— Ты остановился на том, что Пиа летала над волнами и сказала тебе: «Папа хе’е налу».

— Верно. Во сне она велела мне купить доску-тандем, чтобы мы могли плавать вместе. Поэтому я купил доску и готов к встрече.

— Бредятина, — сказал я, полный дружеского скепсиса.

— Это правда. Я действительно видел сон.

— Не может быть.

— Может. Честно говоря, я видел его три ночи подряд и слегка струхнул. Расскажу ей все, а там пусть сама решает.

— Когда напустишь на себя таинственность, не признавайся, что ты Кахуна, но источай божественную харизму.

Бобби встревожился и даже притормозил перед знаком, чего до сих пор не делал.

— Ты думаешь, я на это не способен?

Если уж говорить о харизме, то тут Бобби нет равных. Она сочится из всех его пор.

— Брат, — сказал я, — в тебе столько харизмы, что, вздумай ты основать секту самоубийц, с тобой в пропасть прыгнули бы тысячи людей.

Он был доволен.

— Да? Ты не пудришь мне мозги?

— Нет, — заверил я.

— Mahalo [23] Спасибо ( гавайск .). .

— На здоровье. Только один вопрос.

Он прибавил газу и сказал:

— Спрашивай.

— Почему прямо не сказать Пиа, что ты Кахуна?

— Я не могу лгать ей. Я ее люблю.

— Это невинный обман.

— Ты лжешь Саше?

— Нет.

— А она тебе?

— Она вообще никому не лжет, — сказал я.

— Между любящими не бывает невинных обманов.

— Ты продолжаешь удивлять меня.

— Своей мудростью?

— Своей сентиментальной душой плюшевого мишки.