Дин Кунц - Скованный ночью

Видно, Лилли просила чаю, но сейчас она едва ли сознавала, что именно стоит перед ней. Ее усилия сдержаться становились все более заметными. Казалось, Лилли вот-вот сорвется, но она еще продолжала монотонно бормотать:

— Телефон мертвый. О’кей. Может, мне съездить к свекрови? Рассказать ей о Джимми. Думаешь, меня остановят? Остановят по дороге? Посоветуют молчать? Ради Джимми? А если я не остановлюсь? Если не буду молчать?

— Что тебе сказала Саша? — спросил я.

Лилли посмотрела мне в глаза и тут же отвела взгляд.

— В Уиверне что-то случилось. Что-то странное. Плохое. И как-то действует на нас. На каждого в Мунлайт-Бее. Они пытаются держать это в секрете. Это может иметь отношение к исчезновению Джимми. Какое-то отношение.

Я повернулся к Саше, которая успела отойти в дальний конец кухни.

— Это все?

— А разве она не окажется в большей опасности, если узнает остальное? — спросила Саша.

— Определенно, — сказал Бобби, продолжавший наблюдать за задним двором.

Учитывая состояние Лилли, я понял, что рассказывать ей все подробности не стоит. Если Лилли поймет, что человечеству грозит Апокалипсис, она потеряет остатки веры в то, что ее мальчик еще жив. Я ни за что не стал бы отнимать у нее последнюю надежду.

Кроме того, я увидел в окне, что на ночном небе появился сероватый налет, предвестник рассвета. Он был настолько слабым, что его мог заметить только такой человек с обостренным восприятием света и тени, как я. Мы потратили слишком много времени. Скоро мне придется скрыться от солнца. Я предпочитал делать это в хорошо оборудованном святилище моего собственного дома.

Лилли сказала:

— Я заслужила право знать. Знать все.

— Да, — согласился я.

— Все.

— Но сейчас у нас не хватит времени. Мы…

— Я боюсь, — прошептала она.

Я отодвинул чашку и протянул Лилли обе руки.

— Ты не одна.

Она посмотрела на мои руки, но не приняла их, как будто это прикосновение помешало бы ей держать себя в узде.

Положив руки на стол ладонями вверх, я сказал:

— Если сейчас ты узнаешь больше, это не поможет. Я все расскажу тебе позже. Все. Но сейчас… Если тот, кто украл Джимми, не имеет отношения к… кутерьме в Уиверне, Мануэль сделает все, чтобы вернуть его тебе. Я знаю. Но если это связано с Уиверном, то полиции, включая Мануэля, доверять нельзя. Тогда нам придется рассчитывать только на себя. А мы предполагали это с самого начала.

— Тогда дело плохо.

— Да.

— Безумие.

— Да.

— Дело плохо, — повторила Лилли; ее тихий голос звучал зловеще, лицо напряглось, как сжатый кулак.

Я не мог смотреть на нее, но не отводил взгляда. Пусть она видит мои глаза. Может быть, это слегка успокоит ее.

— Побудь дома, — сказал я. — Мы должны знать, где тебя искать, если… когда мы найдем Джимми.

— На что ты надеешься? — ровно спросила Лилли, но в ее голосе слышалась дрожь. — Ты против… кого? Полиции? Армии? Правительства? Против всех?

— Все не так безнадежно. Этот мир станет безнадежным только тогда, когда мы сами захотим этого. Но, Лилли… тебе нужно быть здесь. Потому что, если это не связано с Уиверном, полиции может понадобиться твоя помощь. Или нужно будет сообщить тебе хорошую новость. В том числе и полиции.

— Но ты не должна быть одна, — сказала Саша. — Я съезжу за Дженной. — Дженна Уинг была свекровью Лилли. — О’кей?

Лилли кивнула.

Она не прикасалась к моим рукам, и я сложил их. Так же, как сделала она.

— Ты спрашивала, что они могут сделать, если ты не захочешь молчать и играть по их правилам. Что угодно. На это они способны… — Я сделал паузу, а затем продолжил: — Я не знаю, куда ехала моя мать в день своей гибели. Она ехала из города. Может быть, для того, чтобы нарушить заговор молчания. Потому что она знала, Лилли. Знала, что случилось в Уиверне. Ей не сиделось на месте. Так же, как сейчас тебе.

У нее расширились глаза.

— Это был несчастный случай. Автокатастрофа.

— Нет.

В первый раз за все это время Лилли посмотрела мне в глаза и не отвела взгляда через секунду.

— Твоя мать. Генетика. Ее работа. Вот откуда ты так много знаешь.

Я промолчал. Лилли могла догадаться, что моя мать не просто хотела поднять шум, но сама была из тех, кто отвечал за случившееся в Уиверне. А если похищение Джимми имело отношение к заговору молчания, Лилли могла сделать еще один логический вывод и решить, что Джимми оказался в опасности в результате работы моей матери. Это тоже было бы верно, но далее она могла прийти к совершенно нелогичному следствию: решить, что я тоже отношусь к числу заговорщиков, принадлежу к ее врагам, и отшатнуться от меня. Но что бы ни сделала моя мать, я был Лилли другом и ее единственной надеждой на спасение сына.

— Лилли, ты можешь рассчитывать на нас. На меня, Бобби и Сашу. Верь нам.

— Я ничего не могу сделать. Ничего, — с тоской сказала она.

Напрягшееся лицо Лилли изменилось, но не расслабилось от сознания того, что друзья разделяют ее горе. Наоборот, оно стало еще жестче, словно собственная беспомощность угнетала Лилли и в то же время выводила из себя.

Три года назад, после смерти Бена, Лилли оставила работу помощника учителя, так как этого жалованья было недостаточно, чтобы вырастить Джимми. Поэтому она рискнула страховкой и открыла в порту, который посещало много туристов, магазин сувениров. Она не жалела усилий, и дело пошло на лад. Пытаясь преодолеть одиночество и боль потери, Лилли занималась Джимми и самообразованием: научилась класть кирпичи, замостила все дорожки вокруг бунгало, поставила красивый штакетник, заново отделала буфеты на кухне, стала первоклассной садовницей и разбила лучший цветник в своем квартале. Она привыкла сама заботиться о себе и справлялась с любым делом. Никакие трудности не мешали ей оставаться оптимисткой; Лилли была деятелем, борцом, не желавшим считать себя жертвой обстоятельств.

А сейчас — возможно, впервые в жизни — Лилли ощущала свою беспомощность в борьбе с тем, чего она не понимала и не могла понять. На этот раз веры в собственные силы было недостаточно. Ей оставалось только ждать. Ждать, что Джимми найдут живым и здоровым. Мертвым. Или случится самое страшное, и ей придется ждать всю жизнь, так и не узнав, что с ним случилось. Эта невыносимая беспомощность заставляла ее ощущать гнев, ужас и скорбь одновременно.

Наконец она разжала руки.

В глазах Лилли блеснули слезы, которых она больше не могла скрыть.

Я думал, что она потянется ко мне, и протянул ей руки.

Однако она закрыла лицо ладонями, заплакала и пробормотала:

— Ох, Крис, мне так стыдно!

Не зная, что заставляет ее стыдиться — то ли беспомощность, то ли неспособность держать себя в руках, — я обошел стол и привлек Лилли к себе.