Дин Кунц - Скованный ночью

Рандольф, лежавший на боку в позе эмбриона, застонал, но так и не пришел в себя.

Доги отмотал еще несколько метров проволоки, требовавшейся, чтобы закончить пеленать Конрада, и передал катушку мне.

Я перевернул Рандольфа лицом вниз и быстро связал ему руки за спиной. У меня было искушение затянуть проволоку так же туго, как она была затянута на детях и Орсоне, но я сдержался и сделал лишь так, чтобы он не мог освободиться.

Очевидно, Рандольф очнулся, когда я начал операцию, потому что, когда был наложен последний штрих, он сказал с четкостью, не характерной для того, кто только что пришел в себя:

— Я выиграл.

Я присел на корточки и заглянул ему в лицо. Левая щека Рандольфа лежала на медном полу, разбитые губы кровоточили. Правый бледно-зеленый глаз светился, но животного блеска в нем я не заметил.

Как ни странно, он был совершенно спокоен, словно не лежал беспомощный и связанный, а просто отдыхал.

Когда Рандольф заговорил, его голос был довольным, как бывает после приема легкого снотворного типа димедрола. Мне было бы легче, если бы он шипел, рычал и плевался. Но это необычное поведение показывало, что, несмотря на обстоятельства, он действительно чувствует себя победителем.

— Я буду на другой стороне прежде, чем закончится ночь. Они сняли двигатель. Но это не смертельно. Это что-то вроде… органической машины. Прошло время, и она выздоровела. Теперь она питается самостоятельно. Ты чувствуешь это? Чувствуешь?

Гул, подобный грохоту мчащегося поезда, был громче, чем раньше, и промежутки тишины сокращались. Хотя в этой комнате эффект был минимальным, шум и колебания пола ощущались и здесь.

Рандольф сказал:

— Для самостоятельного снабжения энергией ей нужно лишь немного помочь. Штормовой фонарь в трансляционной камере два часа назад — вот и все, что требуется для запуска. Это необычная машина.

— Ты работал в «Загадочном поезде»?

— МОЕ.

— Доктор Рандольф Джозефсон, — сказал я, внезапно припомнив имя руководителя, которое услышал на кассете Делакруа. Джон Джозеф Рандольф, мальчик-убийца, стал Рандольфом Джозефсоном. — И что будет? Куда она… уйдет?

Вместо ответа он улыбнулся и сказал:

— Так ворона явилась тебе? Она никогда не являлась Конраду. Он говорил, что являлась, но он лжет. Ворона явилась мне . Я сидел на скале, и ворона слетела с нее. — Он вздохнул. — Ворона, вырезанная в ту ночь на скале, слетела с нее у меня на глазах.

Орсон подошел к детям. Они наперебой ласкали его, и пес вилял хвостом. Значит, все будет хорошо. Конца мира не будет — во всяком случае, не сейчас, не сегодня. Мы выйдем отсюда, мы выживем, будем снова ходить друг к другу в гости и заниматься серфингом. Это гарантировано, это наверняка, решено и подписано, потому что нам даровано знамение, знак того, что наступают хорошие времена. Орсон вилял хвостом.

— Когда я увидел ворону, то понял, что я избран, — сказал Рандольф. — Это было мое предназначение. Теперь я его выполнил.

И снова страшный треск рвущегося металла пронзил рокот призрачного поезда.

— Сорок четыре года назад, — сказал я, — ты вырезал ворону на Вороньем холме.

— В ту ночь я пришел домой, впервые с рождения почувствовав себя живым, и сделал то, что хотел сделать всегда. Вышиб отцу мозги. — Он сказал это со спокойной гордостью, как будто говорил о большом достижении. — Разрубил мать на куски. С этого началась моя настоящая жизнь.

Доги по очереди выводил детей в тоннель, где их ожидали Саша и Рузвельт.

— Сколько лет, сколько упорной работы, — со вздохом сказал Рандольф, как будто он был пенсионером, уходящим на заслуженный отдых. — Сколько исследовано, изучено, передумано. Сколько борьбы и самоограничения…

По одному убитому каждые двенадцать месяцев.

— А когда все было построено , когда до успеха было рукой подать, эти трусы в Вашингтоне испугались того, что увидели на видеозаписи зондов-автоматов.

— И что они увидели?

Вместо ответа он сказал:

— Они собирались прикрыть нас. Дэл Стюарт уже тогда был готов перекрыть мне кислород.

Теперь я знал, почему Аарон и Энсон Стюарты оказались в этой комнате. Очевидно, и другие ребятишки, украденные и убитые в разных районах страны, приходились детьми и внуками людям, которые имели отношение к проекту «Загадочный поезд» и чем-то насолили этому человеку.

— А потом вырвался наружу этот клоп твоей матери, — сказал Рандольф, — и они захотели узнать, что им несет будущее, если оно есть вообще.

— Красное небо? — спросил я. — Странные деревья?

— Это не будущее. Это… боковая ветка .

Краем глаза я заметил, что медь вспучилась.

Я в ужасе обернулся туда, где вогнутое стало выпуклым, однако там не было никаких следов деформации.

— Но сейчас след проложен, — значительно сказал Рандольф. — И никто не сможет его стереть. В границе пробита брешь. Путь открыт.

— Путь куда?

— Увидишь. Мы все скоро увидим, — сказал он с уверенностью, которая привела меня в замешательство. — Поезд уже вышел со станции.

Венди была четвертой и последней из детей, прошедших через заслонку. За ней последовал Орсон, все еще слегка прихрамывавший.

Доги махнул мне рукой, и я поднялся.

Светло-зеленый глаз остановился на мне, и Рандольф кровожадно оскалился, обнажив зубы.

— Время прошедшее, время настоящее, время будущее, но самое главное… время побочное. Другая сторона — единственное место, куда мне всегда хотелось попасть, и твоя мать дала мне этот шанс.

— Но где эта другая сторона? — с досадой спросил я, чувствуя, что здание дрожит.

— Моя судьба, — загадочно ответил он.

Саша вскрикнула. Ее голос был полон такой тревоги, что у меня дрогнуло и забилось сердце.

Доги с ужасом посмотрел в тоннель и закричал:

— Крис! Захвати стул!

Когда я схватил один из валявшихся на полу складных стульев и ружье, Джон Джозеф Рандольф сказал:

— Станции на пути — это и есть боковая ветка. Мы всегда знали это. Знали, но не хотели верить .

Понимая, что в этих странных словах скрывается какая-то правда, я хотел дослушать их и выяснить все до конца, но оставаться здесь дальше было равносильно самоубийству.

Когда я присоединился к Доги, полуоткрытая заслонка, служившая дверью, начала закрываться.

Доги выругался, схватил заслонку, напряг все свои силы так, что вздулись жилы на шее, и медленно вдавил стальной диск обратно в стену.

— Давай! — крикнул он.

Я из той породы людей, которые всегда слушаются хороших советов, а потому пулей проскочил мимо короля мамбы и во все лопатки побежал по пятиметровому тоннелю между двумя заслонками.

Над громом и завыванием, похожим на рев последней бури перед Судным днем, слышался крик Джона Джозефа Рандольфа, в котором звучал не ужас, а радость и страстная убежденность: