Энн Райс - Царица проклятых

Она резко повернулась ко мне, по лицу ее скользнула тень потрясения.

– А ты, мой принц, вошедший в мои покои, словно к Спящей красавице, вызвавший меня к жизни своим страстным поцелуем? Ты не передумаешь? Во имя моей любви! – Ее глаза опять наполнились слезами. – Неужели тебе обязательно вставать на их сторону и идти против меня? – Она сжала ладонями мое лицо. – Как можешь ты предать меня? – спросила она. – Предать такую мечту? Они – существа ленивые, лживые, полные злобы. Но у тебя чистое сердце. Твое мужество стояло выше прагматизма. У тебя тоже были мечты!

Мне не пришлось отвечать. Она знала. Ей, возможно, это было видно лучше, чем мне. Я же не видел ничего, кроме страдания, застывшего в ее черных глазах, кроме боли, непонимания, и скорби, которые она уже испытывала из-за меня.

Казалось, она вдруг лишилась способности двигаться или говорить. И я больше ничего не мог сделать, ничего – чтобы спасти их или себя. Я любил ее! Но оставаться с ней не мог! Я безмолвно просил ее понять меня и простить.

Ее лицо заледенело, как будто ее опять со всех сторон окружили голоса, я чувствовал себя так, словно стоял перед ее троном, заслоняя путь ее остекленевшему взгляду.

– Тебя я убью первым, мой принц, – сказала она, все более ласково поглаживая мое лицо. – Я хочу, чтобы ты исчез. Я не стану больше смотреть в твои глаза, чтобы прочесть в них предательство.

– Только тронь его – и это будет наш сигнал, – прошептала Маарет. – Мы двинемся против тебя, все как один.

– И двинетесь против самих себя! – ответила она, бросив взгляд на Маарет. – Когда я покончу с тем, кого люблю, я перебью тех, кого любите вы, тех, кому давно пора отправляться в могилу, я уничтожу всех, кого смогу, – но кто уничтожит меня?

– Акаша, – шепотом произнес Мариус. Он поднялся и пошел было к ней, но она в мгновение ока сбила его с ног. Я услышал, как он вскрикнул при падении. Сантино поспешил помочь ему.

Она снова посмотрела на меня, и ее руки обвили мои плечи, нежно и любяще, как раньше. Сквозь пелену слез я увидел ее грустную улыбку.

– Мой принц, мой прекрасный принц... – проговорила она.

Хайман встал из-за стола. Поднялся Эрик. И Миль. Потом встали молодые, а вслед за ними – Пандора, которая направилась к Мариусу.

Она выпустила меня. И тоже поднялась на ноги. Ночь внезапно стала такой тихой, что через стекло донеслись вздохи леса.

И вот чего я добился, я, кто единственный оставался сидеть на своем месте, не глядя на них, вообще ни на что не глядя. Я видел перед собой только свою маленькую сверкающую жизнь, свои маленькие победы, маленькие трагедии, мечты о пробуждении богини, мечты о добре и славе...

Что она сейчас делает? Оценивает их силу? Смотрит на одного, на другого, потом опять на меня. Незнакомка, оглядывающая меня с высоченной вершины.

«Сейчас загорится огонь, Лестат. Не смей смотреть на Габриэль или на Луи, иначе она может направить его в ту сторону. Умри первым, как истинный трус, и тогда тебе не придется смотреть, как умрут они. Самое страшное – ты так и не узнаешь, кто победит, восторжествует ли она, или же мы падем все вместе. Все равно что не знать, зачем все это нужно, какого черта означал сон о близнецах или с чего начался мир. Ты попросту никогда ничего не узнаешь».

Я уже плакал, плакала и она, опять превратившись в то нежное, хрупкое существо, которое я обнимал на Сан-Доминго и которое так нуждалось во мне, но эта слабость все же не уничтожила ее, хотя, без сомнения, уничтожит меня.

– Лестат... – прошептала она, все еще отказываясь верить.

– Я не могу пойти за тобой, – ответил я надломленным голосом. Я медленно встал. – Мы не ангелы, Акаша, мы не боги. Стать человеком – вот о чем мечтает большинство из нас. Для нас мифом стал человек.

Я чуть не умер, глядя на нее. Я вспоминал, как в меня перетекала ее кровь, думал о силе, которой она меня наделила. О том, как мы с ней путешествовали в облаках. Об эйфории в деревне на Гаити, когда пришли женщины со свечами, распевавшие гимны.

– Но все будет именно так, любовь моя, – шептала она. – Мужайся! Это правда. По ее лицу стекали ручейки кровавых слез. Губы дрожали, а гладкий лоб прорезали идеально прямые линии, выражавшие абсолютное горе.

Потом она выпрямилась. Она отвела глаза, ее лицо лишилось выражения и разгладилось. Она на нас не смотрела, я чувствовал, что она набирается мужества и остальным лучше действовать поскорее. Я мечтал об этом, словно вонзал в нее кинжал: лучше бы они быстрее сразили ее – а по моему лицу текли слезы.

Но все произошло иначе. Откуда-то донесся мощный музыкальный звук. Разбилось стекло, много стекла. Внезапно Дэниел заволновался. И Джесс. Но старейшие не двигались и слушали. И снова – треск рассыпающихся стекол. Кто-то проник в этот беспорядочно выстроенный дом через один из многочисленных входов.

Она отступила на шаг. Она вздрогнула, как будто ее посетило видение, и на лестнице за открытой дверью раздался громкий глухой звук. Кто-то находился внизу, в коридоре.

Она отошла от стола к камину и выглядела при этом ужасно испуганной.

Разве такое возможно? Знала ли она, кто пришел, был ли это кто-то из древнейших? Так вот чего она боялась – новой силы, способной добиться того, чего не могли сделать собравшиеся здесь?

Нет, в ее мыслях не было подобного расчета, я это знал, она терпела поражение в собственной душе. Ее оставило мужество. Значит, дело все-таки в потребности, в одиночестве! Все началось с моего сопротивления, они усугубили его, а я нанес ей еще один удар. А теперь ее гипнотизировал этот громкий, отдающийся эхом безличный шум. Но она знала, кто это. Знали и остальные.

Шум усиливался. Гость поднимался по лестнице. С каждым тяжелым шагом дрожал потолок, и качались старые железные пилоны.

– Но кто это? – внезапно спросил я, не в силах больше выносить напряжение. Перед глазами опять возникла все та же картина: тело матери и близнецы.

– Акаша! – сказал Мариус. – Дай нам время, о котором мы просим. Отрекись от своего решения. Этого достаточно!

– Достаточно для чего? – резко, почти по-дикарски выкрикнула она.

– Для нашей жизни, Акаша, – сказал он. – Для всех наших жизней!

Я услышал, как Хайман, до этого не издавший ни звука, тихо рассмеялся.

Шаги достигли лестницы.

Маарет стояла в дверном проеме, рядом с ней – Миль. Я и не заметил, чтобы они двигались.

Потом я увидел, кто это был. Женщина, которую я видел в проблесках озарения, пробравшаяся сквозь джунгли, прорывшая себе путь из земли, прошагавшая долгие мили по голой равнине. Вторая сестра из снов, которых я так и не понял! А теперь она стояла в дымке мутного света, проникающего с лестницы, и глядела прямо на стоявшую спиной к стеклянной стене и к бушующему огню в тридцати футах от нее Акашу.