Энн Райс - Царица проклятых

Как грустно видеть заросший двор, фонтан в руинах, рассыпающуюся кирпичную кухню...

– Если хочешь, я все починю, – сказал я. – Сделаю здесь все, как раньше.

– Теперь это не важно, – ответил он. – Пойдем со мной, погуляем немного?

Вместе мы спустились по крытой дорожке, в узкой канаве текла, вода. Я оглянулся назад. Увидел ее в белом платье с голубым поясом. Но она на меня не смотрела. Я мертв, думала она, завернут в простыню, и Луи закинул тюк в карету, она увозила мои останки подальше, чтобы захоронить, и в то же время она стояла там... и наши глаза встретились.

Я почувствовал, что он тянет меня за собой.

– Не стоит здесь задерживаться, – сказал он.

Я смотрел, как он закрывает ворота, а потом медленно обводит взглядом балкон и мансардные окна наверху. Он наконец-то прощался? Может быть, и нет.

Вместе мы дошли до Рю-Сент-Анн, в противоположном от реки направлении, не говорили, просто гуляли, как столько раз гуляли прежде. Холод слегка обжигал его, обжигал ему руки. Ему не нравилась современная мода засовывать руки в карманы. Он считал, что это неизящно.

Дождь перестал и превратился в туман.

Наконец он сказал:

– Ты привел меня едва ли не в ужас: когда я увидел тебя в холле, то поначалу решил, будто ты ненастоящий, а ты не ответил, когда я окликнул тебя по имени.

– А теперь куда мы идем? – спросил я, застегивая свою хлопчатобумажную куртку. Я больше не страдал от холода, но приятно было находиться в тепле.

– Еще в одно последнее место, а потом – куда пожелаешь. Вероятно, назад, в дом общины. У нас не так много времени. Или же оставь меня, я поброжу и вернусь через пару дней.

– А мы не можем побродить вместе?

– Можем, – с энтузиазмом ответил он.

Что, во имя Бога, мне нужно? Мы проходили под старыми балконами, мимо старых крепких зеленых ставен, мимо стен с облупившейся штукатуркой и обнаженными кирпичами, слепящих огней Рю-Бурбон, и я увидел впереди кладбище Святого Людовика, окруженное толстой беленой стеной.

Что мне нужно? Почему у меня до сих пор болит душа, в то время как все они обрели какое-то равновесие? Даже Луи. И, как сказал Мариус, мы обрели друг друга.

Я был счастлив находиться рядом с ним, идти по этим старым улицам – но почему мне этого мало?

Еще одни запертые ворота. Он сломал замок пальцами, и мы вошли в царство белых могил с остроконечными крышами, урнами, мраморными дверями, и высокая трава хрустела под нашими ногами. Благодаря дождю все как бы светилось, городские огни придавали облакам, бесшумно плывущим над головой, жемчужный блеск.

Я старался отыскать звезды. Но не мог. Опустив глаза, я снова увидел Клодию, почувствовал ее ручку в своей руке.

Я взглянул на Луи, заметил в его глазах отражение тусклого далекого света и моргнул. Я еще раз дотронулся до его лица, до скул, до изгиба черных бровей. Что за изящное создание!

– Благословенная тьма! – неожиданно произнес я. – Опять снизошла благословенная тьма.

– Да, – печально ответил он, – и мы по-прежнему царим в ней.

Разве этого мало?

Он взял меня за руку – интересно, какая она теперь на ощупь? – и повел по узкому проходу между самыми старыми, самыми древними могилами, между могилами, восходящими к первым дням существования колонии, когда мы с ним вдвоем бродили по болотам, грозившим поглотить все вокруг, а я питался кровью подсобных рабочих и воров, готовых перерезать горло любому. Его могила. Я осознал, что вижу перед собой выгравированное в мраморе его имя, написанное крупными старомодными буквами с наклоном:

«ЛУИ ДЕ ПОН-ДЮ-ЛАК

1766-1794»

Он прислонился к расположенной поодаль могиле, к очередному храмику с крышей, совсем как у него.

– Я только хотел увидеть ее еще раз, – сказал он. Он наклонился и коснулся пальцем надписи.

Надпись на камне лишь немного поблекла. Благодаря пыли и въевшейся грязи каждая буква и цифра потемнели и стали только ярче. Думал ли он о том, во что за все эти годы превратился мир?

Я вспомнил ее мечты – о саде мира на земле, где из пропитавшейся кровью почвы вырастают цветы.

– Теперь можно отправляться домой, – произнес он.

Домой. Я улыбнулся. Я протянул руку и потрогал могилы, окружившие меня с обеих сторон, я взглянул на мягкое свечение городских огней на фоне ряби облаков.

– Ты ведь не собираешься от нас уйти, нет? – вдруг спросил он резким от беспокойства голосом.

– Нет, – ответил я. Хотел бы я рассказать ему все, что написал в книге. – Знаешь, мы с ней были любовниками, совсем как смертные мужчина и женщина.

– Конечно знаю, – сказал он.

Я улыбнулся и внезапно поцеловал его, взволнованный его теплотой, его мягкой податливой кожей. Господи, как я ненавидел белизну своих пальцев, которые теперь без усилий могли его раздавить. Я не знал, догадывается ли он об этом.

Мне столько хотелось рассказать ему, о стольком спросить! Но я не мог найти слов, не знал, с чего начать. У него всегда было столько вопросов, теперь он получил свои ответы, возможно, больше ответов, чем ему требовалось, – и как это отразилось на его душе? Я глупо уставился на него. Он ждал меня с таким терпением, с такой добротой, он казался мне совершенством. И, как последний дурак, я выпалил:

– Теперь ты меня любишь?

Он улыбнулся. О, какая пытка – видеть, как его лицо одновременно прояснилось и смягчилось.

– Да, – ответил он.

– Хочешь, устроим небольшую авантюру? – У меня забилось сердце. Было бы великолепно, если... – Хочешь нарушить новые правила?

– Господи, о чем ты? – прошептал он.

Я засмеялся, тихо, лихорадочно, мне было так хорошо. Смеяться и следить за неуловимыми изменениями его лица. Вот теперь он действительно заволновался. И, по правде говоря, я не знал, что у меня получится. Без нее. Что, если я рухну вниз, как Икар...

– Да ладно тебе, Луи, – сказал я. – Совсем маленькая авантюрна. Обещаю на сей раз не строить заговоров против западной цивилизации и даже не завоевывать внимание двух миллионов фанатов рок-музыки. Я думал об одной мелочи, честно. Скажем, о небольшом озорстве. Довольно элегантном. Послушай, последние два месяца я вел себя безупречно – разве не так?

– Господи, о чем ты говоришь?

– Так ты со мной, или нет?

Он еще раз покачал головой. Но не в знак протеста. Он размышлял. Он провел пальцами по волосам. Тонкие черные волосы. Первое, что я в нем отметил – ну, то есть после зеленых глаз, – это черные волосы. Нет, это все неправда. Дело было в выражении лица: страсть, невинность и чувствительная совесть. Как же мне это понравилось!

– И когда начнется небольшая авантюра?

– Сейчас, – ответил я. – У тебя четыре секунды, чтобы принять решение.

– Лестат, уже почти светает.

– Почти светает здесь, – ответил я.

– О чем ты?