Карин Альвтеген - Тень

— Мы не знали причину.

Переменив позу, Ян-Эрик нетерпеливо ждал продолжения.

— Что тогда случилось? Она оставила какое-нибудь письмо?

Алиса покачала головой, провела рукой по лицу. Нет, письма Анника не оставила. Все, что она сказала своим поступком, выразить словами невозможно.

— Но вы должны были что-то заметить? Что-то случилось? Почему она сделала это? Она не могла вдруг взять и повеситься, для этого должна была быть причина.

— Ты думаешь, я себя об этом не спрашивала? Я проклинаю себя за то, что не понимала тогда, насколько ей плохо.

— Почему ей было плохо?

Вздохнув, Алиса положила бумагу на стол. Взяла одну из вышитых подушек и устроила ее у себя на коленях. Ее пальцы механически водили по линиям затейливого узора.

— Вразумительного ответа мы так и не получили. Все шло своим чередом. Но потом ее как будто подменили. Она была такой, как всегда, но однажды утром вдруг отказалась вставать с постели.

Алиса попыталась вспомнить. Составить вместе кусочки, которые она сознательно разъединяла. И сразу поняла, что все они целы и нисколько не пострадали от времени, как продукт, хранящийся в глубокой заморозке.

Утро выдалось прекрасное. Она пребывала в непривычно хорошем настроении, пила кофе на кухне. В нарядном от искристого снега саду, среди связанных Гердой пучков колосьев летали птички. Алиса думала, что жест Акселя, возможно, означает, что он готов сделать шаг навстречу. Что даже он в конце концов понял: их жизнь стала невыносимой. И он готов что-то предпринять.

— Накануне мы были в городе, ходили в кино вдвоем, я и Аксель. Ты же знаешь, как редко он на такое соглашался. А тут даже сам предложил. Мы смотрели «Лицом к лицу» Бергмана.

Они так редко бывали вдвоем, так редко занимались чем-то вместе. Из дома Аксель выходил только по литературным делам, на лекции и званые ужины, а она сопровождала его только тогда, когда ее отсутствие могло вызвать подозрение. Все эти мероприятия напоминали ей о ее собственной несостоятельности. В домашней жизни Аксель практически не участвовал и почти не выходил из своего кабинета. Но в тот вечер он неожиданно предложил Алисе пойти в кино, хотя до начала сеанса оставалось около часа.

— Я завтракала, когда вошла Герда и сказала, что Анника еще в постели. Мы-то думали, она давно в школе, на часах было больше десяти.

Алиса направилась в комнату дочери. Резко подняла жалюзи, сорвала с Анники одеяло. Надо же — именно сегодня, когда в ее жизни появилась хоть какая-то радость, Анника все испортила. К горлу Алисы подкатил комок при воспоминании о том, как она ругалась на дочь, но та не реагировала.

— Сначала я думала, что это переходный возраст и она не встает из чистого упрямства. Только через какое-то время я поняла: тут что-то другое. Анника словно отключилась, словно вообще не слышала, что я говорю.

Шли дни. Алиса беспокоилась. Расстраивалась. Аксель молчал и отстранялся, словно не хотел вникать в происходящее.

— Я пыталась разговаривать с ней, правда пыталась. Спрашивала, что случилось, но она не отвечала. Просто лежала и смотрела в стену.

Слова признания вызвали давно сдерживаемые слезы. Алиса вспомнила, как снова и снова обращалась к Аннике и в конце концов потеряла терпение. Герда осторожно предложила позвать доктора, но Аксель заявил, что это семейное дело. Алиса разрывалась между желанием обратиться за помощью и стыдом из-за того, что дочь ведет себя как сумасшедшая.

Ян-Эрик подошел к окну. Повернулся к матери спиной, как будто не хотел видеть ее слез.

— Сколько она так пролежала?

— Четверо или пятеро суток. Мы с Гердой по очереди присматривали за ней по ночам. А потом как-то вечером она вдруг снова начала есть, и мы решили, что это хороший знак.

Хотелось выпить, но Алиса понимала, что не может сделать этого сейчас. Ян-Эрик вроде бы немного успокоился, и ей не хотелось снова его злить. Он напугал ее.

— Потом я поняла: в тот день она сделала свой выбор.

— Вы не разговаривали с ее друзьями? Может, они что-то заметили? Что говорили в школе?

Страх родил ложь. Желая избежать скандала, они не стали задавать вопросы. Несчастный случай на дороге, объяснили они в школе, и это стало официальной причиной смерти.

— Никто ничего не заметил.

Алиса посмотрела на подушку, которую держала на коленях.

— Где она повесилась?

Нет, это невыносимо. Алиса встала и вышла в кухню. Сначала она оторвала бумажное полотенце и высморкалась, обеспечивая себе алиби, потом бесшумно вытащила из шкафа бутылку и открутила пробку. Обернувшись, увидела в дверях Яна-Эрика. Ничего не говоря, он подошел к посудному шкафу, вытащил стакан, взял из рук матери бутылку, налил и, выпив содержимое залпом, поставил стакан на столешницу.

— Где она повесилась?

Наверное, надо было развестись. Почему мы в мгновение ока отдергиваем от огня руку, а душу оставляем медленно чахнуть и умирать? Думая так, она порой была готова пойти на крайние меры. И тут же говорила себе: разводиться нельзя. Не принято. Но были и другие причины, повесомее этой. Она растеряла друзей, контакты с родителями и сестрами-братьями были прерваны — куда идти? А так у нее, по крайней мере, есть статус жены Акселя Рагнерфельдта.

Все было принесено в жертву приличиям.

Если бы только она поняла, что Анника тоже несчастна. Если бы могла видеть что-нибудь кроме собственной боли. Если бы поняла, что другие люди нуждаются в ее внимании. Может быть, тогда все сложилось бы иначе.

— Она повесилась в кабинете у Акселя.

Ян-Эрик опустился на стул и закрыл лицо руками. Снова наполнил стакан и поспешно поднес его к губам. Сделал большой глоток, пытаясь защититься от освобожденной памяти, контролировать которую он больше не мог. Замер, и только плечи его поднимались в такт с дыханием.

Первым Аннику обнаружил Аксель. Люстра в его кабинете была аккуратно снята с крюка, рабочее кресло использовано в качестве подпорки. Алису разбудил крик мужа. Она нащупала халат и, так и не найдя пояса, спустилась по лестнице.

Эта картина навсегда врезалась ей в память — дочь висит под потолком в кабинете Акселя, пояс от халата затянут петлей на ее шее. Алиса наполнила и выпила стакан залпом. Нет, хватит. Это нельзя ворошить. Прошло тридцать лет, и случившееся не исправить. Нельзя позволить чувству вины отравить ее существование. На тот момент и с учетом тех обстоятельств она сделала все, что было в ее силах. Алиса вернула бутылку в шкаф, подошла к мойке и ополоснула стакан.

— Теперь ты все знаешь. И для всех нас будет лучше, если эта информация останется внутри семьи, никому больше об этом знать не следует.

Плечи Яна-Эрика перестали вздрагивать. Медленно выпрямляя спину, он посмотрел на мать. Лучше бы ей не видеть этого взгляда. Потом Ян-Эрик встал, направился в гостиную, взял страшный документ. Вышел в прихожую и, не сказав ни слова, скрылся на лестнице.