Карин Альвтеген - Тень

Просунув руку в самый низ, он приподнял всю стопку и стал медленно листать ее. Ни одной фотографии. Вернул коробку в гардеробную и взял новую. Ненужные бумаги, ненужные бумаги, рецензия.

Фотографии.

Слегка оживившись, он вытащил снимки, но тут же поник. Аксель получает очередную награду, неизвестно когда и неизвестно где.

И ничего, что хоть как-то было бы связано с Гердой.

Вернувшись к коробке, Ян-Эрик внезапно с удивлением обнаружил под кипой бумажного хлама штук пятьдесят невскрытых писем. В конвертах одинакового цвета и формы, одни толще, другие тоньше, но на всех один и тот же почерк. Вместо имени отправителя одна маленькая буква. На всех одна и та же. Поколебавшись, он все-таки уступил любопытству. Все равно придется когда-нибудь это разбирать, так почему не начать прямо сейчас? В ящике письменного стола обнаружился ножик для открывания писем, и Ян-Эрик осторожно вскрыл конверт. Внутри оказался небольшой листок, на котором он прочитал:

Оковы — рушатся и падают. Мрак рассеивается.

Пусть побеждает любовь!

Твоя X.

Ян-Эрик в растерянности положил письмо обратно в конверт и откинулся на спинку кресла. На почтовом штемпеле стояла дата — 17 марта 1975, но загадочные строчки до него никто не читал. Подняв коробку, он вывалил ее содержимое на стол. Один конверт оказался открытым, он вынул из него письмо.

Спасибо за сообщение. Я обещаю прийти. Наконец-то, любовь моя! Твоя Халина.

Он перечитал это три раза, с растущим недоумением. Безупречным идеальным он отца отнюдь не считал, лишенным недостатков, отнюдь нет, но даже в самых буйных фантазиях Ян-Эрик никогда бы не предположил, что у отца была любовница. Он, конечно, понимал, что отец сделал матери двоих детей, но мысль о Акселе Рагнерфельдте как о сексуальном объекте была невозможна.

Да еще измена? Неужели это правда? Неужели он рисковал приличиями, которые, собственно, и составляли смысл его жизни?

Затем взрывной волной накатило подозрение.

А что, если любовница Акселя в семьдесят втором родила от него ребенка?

Аксель, Аксель, прости, прости. Я готова написать «прости» тысячу раз на тысяче страниц, чтобы ты поверил, что я заслуживаю твоего прощения. Уповаю на твое великодушие, вернись ко мне.

Я не могу начать мой путь снова и из другой точки. Но я могу изменить цель, к которой иду. И я хочу, чтобы со мной была твоя милость, как гладкий камень в руке, как утешение, способное унять боль моей памяти.

Ты наверняка задумывался, как такое могло случиться.

Я прошу тебя об одном — прочитать мои слова и не судить. Признать ошибку — значит признать, что ты стал умнее, чем был вчера.

Я молю о прощении, которое поможет нам расстаться друзьями, совершить то, о чем ты мудро говорил, когда я была не в состоянии слушать.

Тысячу тысяч раз я прошу тебя забыть о том, что произошло у издательства. Там была не я.

В подростковом возрасте у меня были проблемы. Врачи говорили, что это связано с детством в концлагере.

Пока я принимаю лекарства, я та Халина, которую ты встретил в Вестеросе, та Халина, которой ты подарил прекрасные воспоминания. То, что мы пережили, обогатило меня, а когда сердце радуется, легко поверить, что так отныне будет всегда.

Я забыла о лекарствах, к сожалению. Итог ты, увы, видел сам. Мне было так больно получить отказ, ощутить безысходность, которая и без того сочится изо всех щелей.

Аксель, ты ни в чем не виноват. Я заканчиваю на этом письмо и повторяю: «Все хорошо». Ты замечательный человек и писатель, и я от всего сердца желаю тебе счастья.

Халина

Аксель перечитал письмо четыре раза. Облегчение, которое он испытывал, напоминало эйфорию. После случая у издательства он жил словно в тумане, не знал, что делать дальше, и беспомощность с каждым днем только росла. Каждый день выходя из кабинета, он боялся, что Герда передаст ему новое сообщение. Каждый раз, когда звонил телефон, он боялся, что это она. Он выглядывал в окно, слыша незнакомые звуки.

Но Халина не давала о себе знать. А потом пришло письмо, и с ним избавление. То, что она страдает от какого-то душевного недуга, он уже понял, но ему никак не удавалось забыть выражение ее глаз там, у издательства. Бессонными ночами он думал о ее неожиданном поступке. С того дня прошло три недели, и Акселя не отпускало чувство, что он идет по непрочному канату над пропастью, пытаясь удержать равновесие.

Началась рождественская суета. Проблемы, от которых его освободили, уступили место другим мыслям. Он даже кое-что написал, пусть не слишком удачное, но все же. В сложившихся обстоятельствах приходилось довольствоваться малым. В сочельник Аксель и Алиса позвонили сыну. С учетом дальних расстояний разговор получился недолгий, но он стоил этих денег. Услышав голос сына, Алиса расцвела, и Рождество выдалось неожиданно приятным. На следующий день явились с визитом его родители. Сестра, как всегда, приезжать отказалась. Аксель периодически спрашивал родителей о ее делах. Знал, что она живет в Фарсте, вышла на пенсию по болезни, надорвавшись на работе в доме престарелых. Детей у нее не было, был ли муж, Аксель не знал. Родители, хоть и много общались с сестрой, о ее жизни рассказывали скупо. Когда-то давно ему захотелось навестить сестру, но она передала, что не хочет его видеть.

Миновало Крещение, жизнь, казалось, вернулась в привычное русло. И тут, увы, случился новый взрыв. Девятого января Стокгольм засыпало снегом и закружило в ураганном ветре. Аксель стоял в библиотеке и слушал, как дом сопротивляется буре, которая, завывая на разные голоса, пытается проникнуть в каждую щель. Услышав шаги Герды, он сразу заподозрил неладное. Она вошла, и он, оторвавшись от поисков какой-то книги, успел удивиться, что почта работает даже в такую непогоду. Герда протянула ему маленький конверт, развернулась и без промедления вышла из комнаты. На ее лице застыло особенное выражение. От кого письмо, он понял сразу. И убедился еще кое в чем — Герда с самого начала все знала. Быстро вернувшись в кабинет, он разорвал конверт, разделив заглавную букву ровно надвое.

Спасибо за сообщение. Я обещаю прийти. Твоя Халина.

Бросив письмо в коробку в гардеробной, он направился на кухню к Герде.

— Не будет ли Герда любезна ненадолго зайти в мой кабинет?

Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошел назад. У дверей остановился, чтобы пропустить Герду. Она вошла в комнату, и все повторилось. Как и в прошлый раз, она переступала с ноги на ногу в дверях, а он воцарился за письменным столом. Прислуга и господин.

Аксель Рагнерфельдт и его родители. Он не знал, как сломать эту стену. Он нуждался в ее услугах, она в его деньгах, они зависели друг от друга и жили в одном доме. Почему, ради всего святого, они не могут считаться равными? В начале он призывал ее к этому, относился как к члену семьи, но вскоре понял, что ей это не по душе. Проработав домработницей почти пятьдесят лет, она рассчитывала на определенное к себе отношение, которое требовало от хозяев признания некоторых правил. Герда недвусмысленно отказывалась становиться членом семьи.