Карин Альвтеген - Тень

Он снова вернулся к наблюдению за тем, что происходит на улице, изо всех сил пытаясь разбудить вдохновение. Нужно включить это в текст. Погода ведет себя непредсказуемо. Природа сошла с ума. И это результат идиотской недальновидности человека. В прежние времена окружающая среда была неизменной, она не подчинялась человеку и влиять на климат люди не могли. Но наступили другие времена. И нашей прекрасной планете пришлось покориться человеку, она устала оказывать сопротивление. Монументальная победа рыночной стихии над стихией природной. Человеческая глупость во всем ее великолепии.

Кристофер решил включить эти мысли в пьесу, он чувствовал, что обязан тормошить людей — ведь лишь немногие из них понимают, что времени действительно осталось мало.

Он снова сел за компьютер.

Отец. Ну что мы решаем? Таиланд или Бразилия?

Дочь. А может, в Ветланду?

Отец. В Ветланду?

Дочь. А ты знаешь, какой объем углекислого газа будет выброшен в атмосферу из-за того, что наша семья полетит в Таиланд? Пять целых и четыре десятых тонны!

Мать. Господи, какая ты скучная. Не понимаю, в кого ты такая.

Дочь. Да, и я не понимаю.

Мать. Даже если мы останемся дома и будем скучать, эта планета все равно выбросит в атмосферу кучу дерьма. И что, из-за того, что мы случайно оказались экологически сознательными, нам теперь надо отказываться от приятного отдыха в теплых краях? Да никогда в жизни! Чтобы выжить в это время, мне необходимо несколько недель солнца.

Сын. К тому же мы можем заплатить налог на выбросы в атмосферу. Он покроет стоимость того, что мы загрязнили.

Дочь. Мы столько всего загрязняем! И не все можно купить. В особенности нельзя купить освобождение от собственной ответственности.

Отец. Детка, хорошо, что тебе это небезразлично. Но сейчас ты в самом деле ведешь себя глупо.

Дочь. Глупо?

Отец. Ты же понимаешь, даже если мы не полетим, кто-то другой купит эти билеты. Свенссоны, к примеру, едут в отпуск на Бали. И я не собираюсь, съездив в Ветланду, сидеть потом и слушать рассказы об их путешествии…

Кристофер встал и вышел в кухню взять воды. Мысли снова улетели прочь из одинокой квартиры.

Хоть бы Еспер позвонил. Наполнив стакан, Кристофер вернулся за письменный стол и перечитал написанное. Его руки лежали на клавиатуре, но мысли по-прежнему находились где-то далеко. Чтобы не забыть, он быстро записал то, о чем нужно подумать на досуге.

При случае все готовы аплодировать героям вроде Йозефа Шульца, в убеждении, что сами на его месте поступили бы точно так же.

Кристофер закрыл компьютер.

Нет, это пустая трата времени.

Впечатление такое, будто кто-то отправил его мысли в увольнительную. Беспокойство не позволяло сидеть на месте, и Кристофер принялся ходить взад-вперед по квартире. Внутри словно что-то зудело. Несколько раз за день он замечал, что считает удары собственного сердца. Его пугало это состояние, оно напоминало о том, что он когда-то уже переживал. В первые страшные месяцы здесь, в этой квартире, он страдал от потери всего, с чем шел по жизни. Всего, что помогало ему справляться с реальностью. Он скользнул взглядом по книжной полке, на которой стояла нераспечатанная бутылка коньяка, купленная в день премьеры его первой пьесы, — своего рода монумент его воле и силе характера. Глядя на эту бутылку, он воодушевлялся и чувствовал себя непобедимым.

Кристофер остановился, проверил, не пропустил ли случайно звонок или сообщение, но дисплей мобильного был пуст. Набрав телефон Еспера, он опять услышал автоответчик. Кристофер раздраженно вздохнул:

— Это снова я. Позвони. Очень важно.

Закончив звонок, он бросил мобильный на диван. Телефон упал рядом со статьей о Торгни Веннберге, распечатанной несколько дней назад. Взяв статью в руки, Кристофер начал ее читать, удивляясь дурацкому названию: «Забытый пролетарский писатель».

В самом низу страницы был номер телефона, найденный в поисковике Eniro. Кристофер посмотрел на цифры, подумал с минуту. Год рождения: тысяча девятьсот двадцать восьмой. На четырнадцать лет младше Герды. Наверное, ее знакомый. Или даже родственник. Точно ясно одно — Кристофер не сможет писать, пока не поймет, почему стал наследником Герды Персон. А тот факт, что он уже начинает коситься на бутылку коньяка и сомневаться в своих силах, говорит о том, что нужно взять мобильный и набрать номер.

Он еще толком не успел придумать, о чем будет говорить, как в трубке раздался скрипучий голос:

— Кто это?

— Алло?

— Да?

— Это Торгни Веннберг?

— Кто вы?

— Я ищу Торгни Веннберга, который был писателем. Я правильно позвонил?

— Какого черта! Что значит «был»?

Кристофер взял в руки распечатанный лист.

— Извините, я только хотел сказать, что мне нужен Торгни Веннберг, который написал «Не погаси огонь» и «Ветер шепчет твое имя»… Ну и не только это.

Последнюю фразу он добавил, чтобы хоть чем-то заполнить паузу.

— Да, это я.

Было непонятно, что говорить дальше. Кристофер пожалел, что не продумал разговор заранее.

— Если вы очередной торговый агент, то меня это не интересует.

— Нет-нет, я ничего не продаю.

Кристофер продолжал колебаться. Голос Торгни Веннберга звучал раздраженно, и Кристофер боялся, что он, того гляди, бросит трубку.

И он рискнул.

— Я только хотел расспросить вас о том, каково быть пролетарским писателем. Я драматург, о вас прочитал в Интернете. Сейчас я пишу пьесу, и встреча с вами мне бы очень помогла. Если у вас, конечно, найдется время. Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

В трубке повисло молчание. Нужно продолжать настаивать.

— Может быть, я могу пригласить вас куда-нибудь поужинать или пообедать? Где вам будет удобно.

— Да какое, к черту, удобство, если курить в ресторане теперь нельзя! Если вам так надо, ковыляйте сюда. Сегодня я дома.

Кристофер ответил, что придет, и они назначили время. На вопрос, что принести, Торгни предложил пиццу из пиццерии на углу его дома.

Закончив разговор, Кристофер почувствовал облегчение. Мучительна пассивная неизвестность, а теперь он снова куда-то движется.

Обуваясь, он вдруг вспомнил, что забыл представиться.

К остановке он пошел напрямик, через кладбище. В автобусе сидячих мест не оказалось, но Кристофер даже не огорчился — сидеть ему сейчас все равно было бы невмоготу. В толчее у центральных дверей стояла мамаша с ребенком в прогулочной коляске. Пытаясь выбраться из своей тюрьмы, ребенок громко кричал, его личико побагровело, выбившаяся из-под шапки челка прилипла к потному лбу. Усталая, бледная мать раздражалась все сильнее и сильнее. В конце концов ее терпение лопнуло, и она резким движением усадила ребенка на место. Мужчина с портфелем бросил на нее осуждающий взгляд. Ребенок же мгновенно затих, схватившись рукой за ушибленное предплечье.