Виктория Платова - Инспектор и бабочка

Отличное, да.

Потому что с остальными поделками – и бронзовыми, и деревянными – все обстоит в полном порядке. Они – нейтральные: бронза – чуть прохладнее, дерево – чуть теплее, но все это не выходит за рамки допустимой погрешности. За рамки представлений Субисарреты о тепловых свойствах дерева и металла.

– Теперь ты понял? – спрашивает Лали.

– Нет, – честно признается Субисаррета.

– Одни – холодные. Другие – нет.

– И?

– Твой друг умер. Значит, он холодный, ведь так?

– Хочешь сказать, что и все остальные… Все, кто здесь есть, все трое – мертвы?

– Ты иногда очень туго соображаешь, – Лали выглядит чрезвычайно довольной собой.

– Это такая игра?

– Ты сам выбрал фигурки и сам придумал им имена. А я здесь совершенно ни при чем.

– А… если бы я выбрал другие… фигурки?

– С ними бы случилось то же самое.

Они стали бы источать холод, – вот что хочет сказать Лали. Метод расследования полицейского инспектора вселенной в корне отличается от методов расследования, которые практикуются всеми другими инспекторами, на вооружении у которых экспертизы, базы данных, штат норных собак и целая сеть осведомителей.

– Я не говорил тебе, что портье Виктор – мертв, детка. Вполне возможно, что он жив и здоров, просто уехал. Скрылся, чтобы избежать неприятных вопросов. Мы ищем его… Стараемся понять, имеет ли он отношение к делу.

– Разве ищут только живых? – вполне резонно замечает Лали.

– Но еще не найденный – не означает мертвый, – вполне резонно отвечает Субисаррета.

– Теперь-то ты знаешь, что он мертвый?

– Из-за того что фигурка из дерева холоднее, чем могла бы быть?

– Этого недостаточно?

– Конечно, недостаточно. Поиск преступников – наука, и довольно точная. А ты предлагаешь мне заняться каким-то оккультизмом.

– Что такое оккультизм?

Вопрос Лали застает инспектора врасплох, как бы объяснить этот термин подоходчивее, учитывая, что перед ним – восьмилетняя девочка?

– Ну… Оккультизм – это всякие штучки, в существование которых я не очень верю. Магия, колдовство… Связь с потусторонним миром и все такое прочее.

– И ты в это не веришь? – в голосе ангела звучит разочарование.

До сих пор Субисаррета именно так и поступал, хотя привкус ненавистной ему мистики и ощущался во рту по утрам всякий раз, когда он приходил в себя после снов об Альваро-уточке. Дождь в Ируне и кровавые кошачьи следы, которые видела в гостиничном коридоре Грета, – из той же оперы. Только мистикой можно объяснить обнаружение блокнота и ключа в заброшенном отеле на пустыре. А шляпа из квартиры Виктора? Как бы ни старался Субисаррета, он никак не может от нее избавиться. Самым мистическим образом она вновь и вновь оказывается у него на голове. Но теперь, когда чертова «федора» перекочевала к ангелу, можно с облегчением вздохнуть. Наплевать на мистику, забить, – как выражается норная собака Микель.

– Видишь ли, детка, я привык оперировать фактами. В силу профессии, так сказать. Я твердо убежден, что преступления совершают люди из плоти и крови, а не какие-нибудь фантомы.

– Так, значит, ты не веришь…

– У тебя на этот счет другое мнение?

– Ты забыл, что ты в Африке, – мягко напоминает Лали. – Здесь все верят в колдовство. Здесь без колдовства и шагу не ступить.

– Но убийство произошло не в Африке…

– Ты сам говорил – оно необычное.

– Необычное – не синоним мистического. Надеюсь, тебе не нужно объяснять значение слова «синоним»?

– Это когда про одно и то же говорят разными словами?

– Примерно так.

Лали явно недовольна столь безапелляционными выводами. Она супит брови и даже округляет рот, – и Икеру на долю секунды кажется, что сейчас она закричит, как кричала на яхте «Candela Azul». А до этого – на лестнице, когда (незадолго до гибели) испугала Альваро-Кристиана. И горничная Лаура, эта непробиваемая и циничная дамочка, созналась в воровстве лишь в тот момент, когда Икер упомянул об ангеле. Тогда у Икера не было объяснения этому странному факту, нет его и сейчас. Очевидно, Лали обладает какой-то властью над людьми, а это уже не что иное, как – мистика.

К тому же в поле зрения инспектора появились ориенталы. Икер ощущает себя старым, очень старым – под стать Касперу и Грете. Касперу и Грете везде мерещилась кошка, она возникала неизвестно откуда и проходила сквозь двери, и это можно принять за легкое помрачение сознания. Со стариками такое случается, они мнительны, и ум их уже не так крепок, как в молодости. Икер вдвое младше стариков, он физически и душевно крепкий тридцатипятилетний мужчина, – и все равно чувствует, что сознание его мутится. Шорохи и вздохи, сопровождавшие его в коридоре, просочились в комнату, но существуют отдельно от шума дождя за окном.

Лали смотрит на инспектора, не отрываясь.

Ее взгляд гипнотизирует, лишает способности даже пошевелиться. Впрочем, Икера изучает не одна пара глаз – целых три: ориенталы не отстают от своей маленькой хозяйки. Узкие вертикальные полоски их зрачков, утопленные в янтаре, кажутся Субисаррете крошечными личинками червя Раппи. Личинки вот-вот обещают вырасти до огромных размеров и сожрать инспектора.

Как маленькую антилопу, как Ндиди.

– Хочешь конфетку? – снова спрашивает Лали.

Голос ее тягуч, оттого и получается – х-ооо-ч-еее-шь к-ооо-нф-еее-тк-ууу. Ответ Икера не так уж важен, потому что в его ладонь перекочевывает небольшой мягкий брусок темно-кофейного цвета, похожий на пастилу.

– Ешь, – приказным тоном заявляет Лали. – Ешь, это вкусно.

Икер вовсе не расположен к поглощению сладостей, но послушно кладет пастилу в рот. Она оказывается такой же тягучей, как и голос ангела, и моментально прилипает к нёбу. Поначалу Икер не ощущает никакого вкуса, как если бы жевал пластилин. Постепенно рот заполняет сладко-горькая слюна, но в тот самый момент, когда Субисаррета готов выплюнуть пастилу, горечь неожиданно исчезает.

– Ну как? – интересуется ангел.

Икер пожимает плечами.

– Возьми еще.

Протестовать инспектор не в силах, теперь у него во рту ворочаются целых три куска, все еще не желая соединяться в один. Но когда это происходит, его ждет целый букет вкусовых ощущений: лакрица, варенье из розы (которое когда-то варила бабушка), миндальное печенье, орешки макадамия, слегка солоноватые. Привкус соли становится все ощутимее, к нему добавляется болотистый привкус влажной почвы: так и есть, рот Икера набит землей, он не в состоянии выговорить ни слова.

– Тебе нравится?..

Выплюнуть землю не получается, напротив, она отвоевывает сантиметр за сантиметром, проваливается все глубже, – в гортань, в трахею; заполняет легкие, еще секунда – и в земляную могилу свалится бешено колотящееся сердце Икера.