Жан-Кристоф Гранже - Кайкен

Синдзи на высоком табурете молчал, опустив голову. Со второго этажа доносились писклявые звуки видеоигры: Хироки пытался отвлечься в ожидании своей очереди. Пассан уже собирался приказать начать все сначала, когда заметил, что ноги сына не достают до пола. Одно это как нельзя лучше говорило о том, насколько уязвим ребенок и неравен бой.

Его гнев мгновенно улетучился. Он взъерошил Синдзи волосы и чмокнул в макушку.

— Ладно, на сегодня все. Через десять минут садимся за стол.

— А Хироки?

— Завтра поглядим.

Мальчик в один миг соскочил с табурета. Пусть даже брату удалось избежать пытки, он спорить не собирался и бросился вверх по лестнице. Собака понеслась за ним.

Пассан вздохнул и подошел к окну. На улице несли дозор Жаффре и Лестрейд. С первым он работал в отделе по борьбе с организованной преступностью. В 2001 году Жаффре участвовал в операции в Кашане, стоившей жизни одному из полицейских, зато ни один из бандитов тогда не выжил. В тот день им с Жаффре впервые пришлось кого-то убить. Что до Лестрейда, он того же пошиба, что и Фифи: чемпион по спортивной стрельбе, но всегда выглядит так, будто только что вышел с рейв-пати — или из тюрьмы Флери-Мерожис.

Оба заметили Пассана и махнули ему. В полночь их сменят Фифи и Мазуайе. Тоже крепкий орешек. Каждый тратил свое свободное время. От этой мысли у Пассана потеплело на сердце — он не один.

Десять минут девятого. Пассан направился на кухню.

Он отставал от распорядка, давным-давно заведенного Наоко: в восемь часов дети должны лежать в постели, с почищенными зубами и собранными ранцами. Он поставил воду на огонь. Паста карбонара — единственное блюдо, которое он умел готовить. Несмотря на позднее время, он не позволил няне что-нибудь сделать им на ужин. Вечные заморочки образцового отца.

Пока спагетти варились, он поджарил полоски бекона. Время готовки он знал наизусть. Пока спагетти сварятся аль денте, кусочки сала как раз схватятся. Одновременно он занимался соусом: сливки, яйца, мускатный орех. Его маленький секрет: едва бекон поджарится, он добавлял каплю оливкового масла, чтобы подрумянить сало и придать приятный аромат сливкам, когда он все это смешает. Каждый раз, подавая свой шедевр, он говорил: «„У папы“ — лучший ресторан в мире». И вся семья была с ним согласна.

Ужин прошел как нельзя лучше. Оливье, которого терзала совесть, усыплял ее шутками и ужимками. С помощью grissini torinese, [20] Туринские хлебные палочки (ит.). поданных к спагетти, он умудрялся имитировать разных тварей: вставлял палочки в уголки рта, изображая вампира, засовывал их в нос, чтобы получились моржовые клыки, за уши — и вот вам антенны марсианина. Мальчишки хохотали до упаду.

Валяя дурака, он не уставал восхищаться красотой своих детей — как, впрочем, и любой другой отец. Но он к тому же не мог нарадоваться их смешанному происхождению. Акира Ифукубе и Тейзо Мацумура в своих симфониях соединяли Дальний Восток с Западом. Сыновья дарили ему то же ощущение: гены Востока и Запада достигли в них любовного слияния.

Они все вместе почистили зубы в детской ванной и, открыв дневники, собрали ранцы. Потом каждому он рассказал по истории. Уложив детей и поцеловав, оставил дверь приоткрытой и не стал выключать свет в коридоре. Ночник в детской расцветил потолок звездами.

А ему пора было браться за дело.

Начал Пассан с крыши. Все чисто. Он свистнул Диего, бегавшему вдоль бордюра, и спустился. Второй этаж, спальни, детская, где мальчишки уже уснули. Пустая и тихая спальня Наоко. Обе ванные, затем каждый стенной шкаф. Свет он не включал, просто осматривал в полумраке одежду, закоулки и пол. Касаясь платьев и блузок Наоко, он не испытал ни следа ностальгии, скорее, непонятное отвращение, смутное чувство, как будто нарушает табу.

Первый этаж — и тут ничего. Как приятно опять оказаться дома! Здесь все было проникнуто ощущением строгости и чистоты, без всякого пафоса, без малейшей лирики, — проникнуто уютом, придававшим Пассану уверенности. Он вспомнил слова Адольфа Лооса из Вены, предтечи архитектуры двадцатого века: «Современный человек не нуждается в украшениях. Они ему претят…»

Гостиная, столовая — тоже все чисто. Добравшись до кухни, Пассан застыл перед холодильником. Ему пришлось пересилить себя, чтобы открыть его и взять диетическую колу. Гая все оттуда вынула, отмыла холодильник и только потом поставила продукты обратно. Пассан вновь задался вопросом, кто мог сотворить такое? Действительно ли это Гийар? Осмотрев подвал, он пришел к выводу, что все абсолютно нормально. В нем загорелась надежда: возможно, это было лишь предупреждение? Зловещая шутка?

Он достал мобильный и отправил Наоко сообщение. «Все в порядке». Поколебавшись, добавил: «Целую».

Пассан вышел на крыльцо. Ночь была темной, сырой и довольно холодной. Он пересек лужайку и обратился к подчиненным, стоявшим за белыми прутьями забора:

— Привет, девчонки. Море спокойно?

— Ты имеешь в виду это хреново болото?

Жаффре — негр с афрокосичками, в присборенных джинсах с оранжевой строчкой, словно только из чистки. Лестрейд, весь в пирсинге и татуировках, — в джинсах с бахромой, обрезанных выше коленей, и в майке с логотипом «МС5», нашумевшей группы шестидесятых.

— Каждые двадцать минут вы делаете обход, идет?

— Яволь, мой полковник!

— Проверьте номера на каждой машине, — продолжал он, не отвечая на шутку. — Пробейте их по базе. Вы в брониках?

— А ты не перегибаешь?

— Тип, который сюда забрался, уж точно не мальчик из хора.

Они кивнули без особой убежденности.

— В полночь вас сменят Фифи и Мазуайе. А вы катите ублажать своих телок.

Кивнув на прощание, Пассан вернулся в дом. В кармане зазвонил мобильный, и какую-то долю секунды он надеялся, что это Наоко.

— Я нашел родителей Гийара, — объявил Фифи.

— И где они?

— На кладбище. Оба сгорели заживо.

— Продолжай.

— Мать звали Мари-Клод Феррари.

Феррари. Как у знаменитого конструктора, чью фамилию Гийар обыграл в названиях своих автосалонов. И еще уверял, что то была его юношеская мечта — работать на заводах Феррари. Он врал: все эти названия, очевидно, воспроизводят фамилию его матери. Провокация, скрытая ненависть: эти буквы были словно плевок в лицо недостойной родительницы.

— Она держала парикмахерскую в Ливри-Гарган. Я без труда напал на след, потому что акушерка из родильного отделения вспомнила…

— Расскажи, как она погибла.

— Сгорела у себя в салоне в июле две тысячи первого года при невыясненных обстоятельствах.

Тот же год триумфального возвращения Гийара. Сначала он сжег клинику, в которой родился. Потом убил собственную мать. Гийар-пироман. Гийар-отцеубийца.