Тэми Хоуг - Ночные грехи

Митч блуждал по комнатам первого этажа, выкрикивая имя Альберта Флетчера. Однако никто не отзывался. Он заглянул на кухню, где в воздухе висел аромат кофе и тостов. Коробка кукурузных хлопьев стояла на столе. Около нее притулилась полупустая кофейная кружка, подарок из Шайенна, Вайоминг. Оставленная на столе газета была открыта на странице, рассказывающей о тяжелом положении жертв землетрясения в Лос-Анджелесе. Там же было напечатано повторное сообщение о мошенниках, которые, выдавая себя за священнослужителей, собирали наличные пожертвования, якобы для оставшихся без крова.

— Мистер Флетчер? — позвал Митч.

Подвальная дверь открылась, и из мрака появился Альберт. Изможденный и бледный, он выглядел так, как будто был пленником этого подземелья. Его черная рубашка болталась на плечах, похожих на тонкую, острую проволочную вешалку. Черная водолазка выглядывала выше застегнутого на пуговицу воротника — перевернутая картина пасторского воротника отца Тома. Темные глаза, которые в упор смотрели на Митча, сверкали лихорадочным блеском, но оставались непрозрачными, скрывая источник их жара. Они были близко посажены друг к другу на вытянутом, серьезном лице; кожа, как пепельно-серые бумажные салфетки, туго обтягивала скулы; упорная линия рта, казалось, была неспособной к улыбке. Митч попытался наложить это лицо на безликий словесный портрет посетителя Рут Купер. Может быть. С капюшоном… С солнцезащитными очками…

— Мистер Флетчер? — Митч протянул руку. — Митч Холт, шеф полиции. Как дела?

Флетчер развернулся, чтобы закрыть дверь в подвал, не отвечая на приветствие, как если бы оно шло вразрез с его личными убеждениями.

— Мне необходимо задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете, — продолжал Митч, засовывая руки в карманы брюк.

— Я уже разговаривал с несколькими полицейскими.

— Это обычное дело — расширять дознание, — спокойно объяснил Митч. — В ходе следствия возникают новые вопросы. Люди вспоминают что-то после первого разговора с полицейским. Мы ничего не хотим упустить. — Он прислонился спиной к столу и скрестил ноги. — Вы можете сесть, если вам так будет удобнее.

Видимо, и комфорт также был грехом. Флетчер не пошевелился, чтобы взять себе стул. Он сложил длинные костлявые руки перед собой, демонстрируя невольно свидетельства своего пребывания в подвале — испачканные грязью тыльные стороны рук. Дьякон опустил на них взгляд и нахмурился.

— Я разбирал церковные артефакты в чулане. Они давно там лежат.

Митч фальшиво улыбнулся и выпрямился.

— Должно быть, довольно большие подвалы под такими огромными старыми домами, как этот? Не возражаете, если я посмотрю? Эти старые викторианские дома завораживают меня.

Флетчер колебался не больше секунды, прежде чем открыть дверь. Затем он вновь спустился в недра дома приходского священника Святого Элизиуса. Митч последовал за ним, с трудом сдерживая гримасу отвращения от запаха плесени.

Подвал был именно таким, как он и ожидал, — разделенная на камеры пещера со стенами из старого кирпича, соединенного растрескавшимся от времени цементом. Со стропил свешивались клочья паутины. Из небольших лампочек без плафонов лился неяркий свет. В помещении под кухней находился водонагреватель, отопительный котел, электрический счетчик с коробкой предохранителей и древний сундук, что-то вроде холодильника. В соседней секции было свалено всякое барахло — старые велосипеды, сотня сломанных складных стульев, несколько разобранных столов, старые зеленые оконные рамы, куча проржавевших маленьких тележек с инвентарем для игры в крокет, лес бамбуковых удочек.

Каморка, в которую Флетчер привел его, была буквально завалена скульптурами тех дней, когда к церковным символам прилагались человеческие волосы и все в Святом семействе выглядели удивительно похожими на англосаксов. Трухлявые реликвии смотрели невидящим взглядом в никуда, их конечности были отколоты, а лица покрыты сеткой трещин. Старый алтарь и купель указывали на взлет и падение популярности дешевой светлой фанеры. Вертикальная стойка наклонилась под тяжестью прикрепленной к ней водопроводной трубы и вешалок с церковным облачением, демонстрирующим изменение моды в течение лет — влажные, гниющие предметы одежды. Стеллажи от пола до потолка занимали три стены комнаты. Полки и все доступные плоские поверхности были завалены коробками со старыми церковными записями и скрученными фотографиями. От ветхих фолиантов исходил затхлый сладкий аромат времени.

Странно, но Альберт Флетчер, похоже, чувствовал себя как дома среди забытых обносков верующих минувших поколений.

— Я провожу инвентаризацию, — объяснил он. — И перекладываю старые книги и отчеты, чтобы должным образом сохранить их.

Митч удивленно приподнял бровь.

— Разве это входит в ваши обязанности как дьякона и учителя? Я знаю, что вы были преподавателем Джоша Кирквуда в классе религии и еще отвечаете за послушников. Вы очень щедро растрачиваете свое время, как мне кажется.

— Моя жизнь принадлежит церкви. — Флетчер снова сложил руки перед собой, словно хотел быть готовым в любой момент пасть на колени в молитве. — Все остальное вторично.

— Это замечательно, я уверен, — сказал Митч. — Но мне бы хотелось спросить вас вот о чем, мистер Флетчер. Вы, как преподаватель Джоша, возможно, могли заметить какие-нибудь изменения в его поведении за последние несколько недель?

Флетчер мигнул, его взгляд потемнел, как будто внутри него выключили свет.

— Нет, — ответил он, его плотно сжатые тонкие губы вытянулись в прямую линию.

— Может быть, он стал необычно тихим или упоминал о какой-нибудь своей проблеме? Возможно, кто-то беспокоил его?

— Дети приходят ко мне только для обучения, шеф Холт. На исповедь они идут к отцу Маккою.

Митч понимающе кивнул. Делая вид, что очень заинтересовался предметами, он коснулся тусклой, в пятнах чаши, потер пальцем старинное бронзовое блюдо.

— Ну а у вас есть какие-нибудь личные наблюдения о Джоше? Как вы думаете, он хороший ребенок, шалун, или забияка, или кто?

— Он, вообще-то, хорошо себя ведет, — ответил неохотно Флетчер. — Хотя дети в эти дни, кажется, не имеют представления об уважении или дисциплине.

— Он — сын доктора Гаррисон, вы знаете. — Митч дотронулся до медной таблички на старой крестильной купели, на которой было выгравировано «В ПАМЯТЬ О НОРМАНЕ ПАТТЕРСОНЕ — 1962». — Вы знаете доктора Гаррисон, не так ли?

— Я знаю, кто она.

— Разве она не была врачом вашей жены? — спросил Митч, наблюдая за реакцией Флетчера сквозь ресницы.

Флетчер немного прищурил глаза.

— Дорис она досталась случайно.