Тэми Хоуг - Ночные грехи

— Да! Двенадцать пятьдесят один!

Меган подумала, что, вероятно, плотная тишина заставила его поднять голову. Он смотрел на собравшихся людей, виновато мигая за стеклами очков в золотой оправе. Румянец разлился по его худым щекам, и он выключил игрушку.

— Я не помешаю? — шепотом спросил он, его мягкий виноватый взгляд остановился на Меган.

— Агент О’Мэлли, БКР, — сказала она автоматически. — Мне нужно, чтобы отец Маккой уделил мне еще несколько минут.

— Да? Отлично. Я — отец Том Маккой.

— Но… — Меган бросила быстрый взгляд на худого человека.

Маккой нахмурился.

— Альберт, спасибо, что вы развлекли мисс О’Мэлли в мое отсутствие. — Он уверенно, но нежно взял Меган за руку и проводил к дверям, из которых только что появился; наклонив к ней голову, прошептал: — Альберт очень набожен. На самом деле, он с удовольствием скажет вам, что более подходит для моей работы, чем я.

— Не думаю, что он скажет мне хоть что-то с удовольствием, — призналась Меган. — Мне кажется, он собирался окропить меня святой водой, чтобы посмотреть, не сгорю ли я.

Маккой подвел ее к стулу и закрыл дверь своего офиса.

— Раньше Альберта Флетчера назвали бы фанатиком. Но в девяностые в связи с нехваткой священнослужителей мы называем его дьяконом.

— У него все дома? — спросила Меган, выразительно покрутив пальцем у виска.

— О да. У него есть престижная научная степень в области управления. Он учился в Северо-западном университете. Очень умный человек этот Альберт. — Отец Том опустился на вращающийся стул с высокой спинкой у своего стола и, как ребенок, принялся крутиться налево и направо. — В социальном плане он не очень общителен. Потерял жену три года назад. Какое-то загадочное заболевание желудка, которое никто не смог определить. После того как она ушла, он стал все более и более тесно связывать свою жизнь с церковью.

— Одержимый.

Маккой посмотрел на нее и пожал плечами.

— Как мы можем провести грань между преданностью и одержимостью? Альберт абсолютно нормален, у него безупречная чистота и дома, и во дворе, он входит в некоторые гражданские сообщества. Это его жизнь, и это его выбор — проводить большую часть жизни здесь. — Он положил свой «Гейм-бой» на стол рядом с пресс-папье и застенчиво посмотрел на Меган. — А это то, что сохраняет меня нормальным, когда мир становится слишком тяжелым. — Улыбка исчезла с его лица. — Но в последнее время лечение не задалось…

— Джош Кирквуд?

Священник кивнул головой.

— Сердце разрывается каждый раз, когда я думаю о нем. Кто знает, что он сейчас переживает. И Ханна… Это убивает ее. Она уничтожает себя, пытаясь найти хоть какую-то логику во всем этом, но невозможно понять, как случаются такие вещи.

— Я думала, у вас на все есть ответы.

— У меня? Нет. Пути Господни неисповедимы, и я не посвящен в Его побуждения. Я — просто пастух; моя работа — держать стадо вместе и пасти его в правильном направлении.

— Кто-то далеко отошел от дороги, отец.

— И вы думаете, что этот «кто-то» из Святого Элизиуса?

— Не обязательно. Я разговариваю со всеми, с кем Джош встречался постоянно, мы ищем любую крупицу информации, которая могла бы быть полезной. Возможно, Джош что-то говорил, может быть, изменились его отношения к кому-то. Все, что угодно. Ханна говорит, что он только что начал обучение как служка.

Маккой взглянул на нее печальными и понимающими голубыми глазами.

— Служка и священник. Об этом речь, агент О’Мэлли? — Он медленно покачал головой. — Я всегда удивляюсь, когда жертва стереотипов ставит все с ног на голову и пытается приклеить ярлыки к кому-нибудь еще.

— Я просто делаю свою работу, отец, — спокойно ответила Меган. — Это не моя компетенция — делать выводы, но мое дело продолжать на основании доказательств, которые я имею, искать другие. Простите, если это заставляет чувствовать, что к вам предвзято относятся, но тут уж ничего не поделаешь. Если вам от этого станет легче, я скажу, что точно так же я буду беседовать и с учителями, и тренерами Джоша, и с его командиром в отряде бойскаутов. Но вы лично — вне подозрения.

— Правда? Бьюсь об заклад, что мог бы найти многих в этом городе, кто уже решил иначе. — Он поднялся со стула и принялся ходить по комнате взад и вперед, засунув руки в карманы. — И нельзя их винить, на самом деле, я полагаю. Все газеты забиты такими сообщениями, так ведь? Этот священник, тот священник, кардинал. Это прискорбно. А Церковь покрывает их и притворяется, что ничего плохого не происходит, продолжая прекрасную традицию развращения, которая разлагает нас со времен святого Петра.

— И вам позволено говорить такие вещи? — ужаснулась Меган, пораженная его искренностью.

Он одарил ее плутоватой улыбкой.

— Я — радикал. Спросите Альберта Флетчера. Он уже разговаривал обо мне с епископом.

Казалось, он очень рад быть яблоком раздора, предметом противоречия. Меган не смогла не улыбнуться. Ей понравился Том Маккой. Он был молод и энергичен и не боялся говорить, что думал, — резкий контраст со священниками, среди которых она выросла. Разительный контраст с Альбертом Флетчером. И она поймала себя на вопросе, почему человек, столь очаровательный и красивый, как Маккой, становится священником.

Он слишком легко прочитал ее мысли.

— Это — призвание, — сказал он мягко, опускаясь снова на стул, — а не утешительный приз для мужчин, которые не могут делать ничего больше.

— Но иногда призываются не те люди, — сказала Меган, возвращаясь к прежней теме, нисколько не смущаясь.

Мальчишеское лицо отца Тома, казалось, постарело на глазах.

— Нет, — сказал он мрачно. — Те люди слышат другой голос.

— Голос зла? Дьявола?

— Я верю в него абсолютно. И вы тоже, не так ли, агент О’Мэлли?

Меган не ответила сразу. Она с минуту сидела молча, размышляя о своем ирландском католическом воспитании. Даже после этих откровений ее ответ был тот же самый. Она видела слишком много на улицах, чтобы не верить.

— Да, я верю, — тихо ответила она. — И насколько я могу судить, похитители детей — почти такие же исчадия ада. Так есть ли у вас что-нибудь, что, по вашему мнению, могло бы помочь мне приколотить задницу этого ублюдка к стене?

Он не моргнул и глазом, его такая лексика ничуть не смутила.

— Нет. Мне бы очень хотелось, но нет. У нас было молитвенное бдение здесь вчера вечером. Я потратил большую часть времени, рассматривая толпу. Я думал, что вдруг увижу кого-то не вписывающегося в общую массу, думал, что он, возможно, придет полюбоваться хаосом, который вызвал. Представлял, что, возможно, увижу какой-нибудь знак. Знаете, пылающие красные глаза, три шестерки, начертанные на его лбу, — но, думаю, так происходит только в фильмах.