Сергей Журавлев - Ниже – только вверх. Книга 2. Детонатор

Почувствовав, что соратники теряют интерес к нему и делу, Илья встал и достаточно резко произнес:

– Вот с них и начните. Меня это не особо привлекает. До сессии осталось две недели. Работаем четко и быстро. Главное – про нашу беседу ни слова! – Так и не притронувшись к коньяку, он сурово взглянул на своих верных, но недалеких партнеров по заговору и тихо добавил: – Если подведете – уничтожу!

Все вышло как нельзя лучше. Студентка, остро нуждающаяся в жилье и хорошей оценке по истории партии, согласилась стать медовой ловушкой. Анишин вычислил «гнездышко», где двоечницы зарабатывали пятерки. Каров, зная время «сдачи экзамена», пригласил в «члены экзаменационной комиссии» жену правдолюбца.

На следующий день «сатир» появился в институте с расцарапанным лицом и синяком под глазом. Каров, как секретарь комитета комсомола факультета, был вынужден разбирать поведение девушки, ставшей жертвой сластолюбца. И хоть не она инициировала произошедшее, это ее не оправдывало. Подобное поведение порочило звание комсомолки, поэтому вопрос о выговоре с занесением в личную карточку поставили на голосование. Против сатира выступил присутствующий на заседании бюро член парткома института.

О проделках «правдолюбца» на следующий день стало известно всему институту. А так как девушка не достигла восемнадцатилетнего возраста и на заседании партийного комитета института сказала, что к ней было применено насилие, против преподавателя возбудили уголовное дело. Естественно, его исключили из партии, автоматически уволили из института и передали в руки правосудия. На суде ему дали семь лет, а Илья Каров не преминул обличить его от лица общественности, заявив, что моральному уроду нет места среди советских людей.

На экзамене по научному коммунизму он получил желанную для него пятерку. Слухи о принципиальном старосте и комсорге разошлись по институту быстро, и на пятом курсе ему предложили должность секретаря комсомольской организации всего института. Проблем с оценками Илья больше не имел.

Оканчивая институт, он уже знал, каким будет следующий ход. Но наступил 1986 год, самый разгар перестройки. Происходящее грозило нарушить все его планы. Комсомольская карьера могла закончиться, так и не начавшись. В планы Карова не входило стать одним из многих мелких функционеров, и он не хотел затеряться среди тысяч врачей.

Для рывка вверх ему не хватало героического поступка. Он запросто мог попросить Глыздина организовать дежурство на московских водоемах, первого спасенного бедолагу записать на свой счет и получить за это медальку. Но это мелковато для его биографии. И тут куратор из горкома партии, еще три года назад просчитавший перспективного молодого человека, предложил Карову отправиться на Афганскую войну добровольцем.

В ноябре 1986 года Каров Илья Иванович в звании лейтенанта медицинской службы перешагнул порог 340-го окружного военного госпиталя в Ташкенте. Его приписали к 25-му отделению реабилитации, где на то время находилось пятьдесят раненых. Как новичок, он помогал анестезиологам и реаниматорам, а когда из Кабула приходил транспорт с ранеными, работал с командой врачей на их регистрации.

Раненых привозили ночью, чтобы не смущать общественность видом того, что война оставляла от здорового нормального человека. Зная от коллег о сотнях здоровых сердец, почек, печени, похороненных вместе с их владельцами, умершими от несовместимых с жизнью ранений, Илья стал задумываться о нерациональном использовании человеческого тела.

Поначалу ему было страшно видеть, как война превращала его ровесников в обожженные, изувеченные обрубки. Наблюдая, как однорукий катил коляску с безногим, как безногого, безрукого слепого солдатика забирали домой родители, ему стало казаться, что медики напрасно вернули этих людей к жизни. Еще студентом Каров не раз сталкивался с тем, что государство бросало на произвол своих военных инвалидов, и они или спивались, или исчезали. Цинизм власти ему был близок и понятен, и он сам желал стать ее частью.

Служа в госпитале, Каров свел знакомство с санитаром хозроты Заком Кацманом, студентом второго курса 1-го Ташкентского медицинского института. Илью немало удивили особенности учебного процесса в местных вузах. Оказывается, учебный год на каждом курсе начинается с «хлопкоуборочной кампании» и длится она с 1 сентября до 15 декабря. Причем отправляют собирать хлопок даже шестикурсников. Собственно, учеба начиналась с 15 декабря и все готовились к зимней сессии, а с марта по май студенты-медики снова отправлялись на сельскохозяйственные работы, только теперь это называлось «хлопковой посевной». Естественно, это не могло не сказаться на знаниях студентов, а Зак хотел знать. Илья же хотел поближе познакомиться с городом, а поэтому ему был нужен гид-переводчик. Взаимный интерес сблизил студента-санитара и военврача. Однажды Зак рассказал Илье об утилизации человеческих отходов. Оказывается, их сжигали в печи котельной или отдавали свиньям, мясо которых потом подавали в офицерской столовой. Мысль о том, какое богатство превращают в пепел и навоз, глубоко засела в голове молодого врача, а в столовую он с тех пор перестал ходить.

Зак Кацман неплохо устроился: и на службе числился, и в казарме не ночевал, жил за забором госпиталя, что делало его по вечерам свободным. Поэтому он мог знакомить Илью с достопримечательностями города и начал это знакомство с ресторанов «Чиланзар», «Зарафшан» и Дворца дружбы народов СССР им. В. И. Ленина. Илью Дворец дружбы народов заинтересовал как место знакомства с местными красавицами, всегда готовыми поужинать с не жадным на деньги офицером. И если Зак был дневным переводчиком, то красавицы становились переводчицами ночными.

Возможно, Илья пошел бы в загул, насмотревшись больничных ужасов. Мозг разрывался от пережитого днем и от видений, преследовавших по ночам. В то время, когда его коллеги спивались или подсаживались на промедол, он выбрал другой наркотик – секс. Он стал лекарством, позволяющим радоваться жизни и не сходить с ума, думая о множестве молодых людей, умерших у него на руках. К тому же, в узбекской столице его луноликость воспринималась весьма гармонично.

Но секс оказался не таким уж безобидным увлечением. Как-то одна из «Гюльчатай», лежа на его плече, после того как они яростно отгалопировали, сообщила:

– Папа согласится иметь в зятьях немусульманина, тем более наградившего его внуком.

Илья не сразу понял смысл ее слов, так как мозг еще не отошел после оргазма. Но минутой позже, когда к нему вернулась способность воспринимать информацию, он отстранился от юного, покрытого росой любви тела подруги, и в ужасе выдавил: «Бред какой-то!»