Леена Лехтолайнен - Телохранитель

— Да, кстати, хотел тебе сказать пару слов про этого Транкова. Он выродок Паскевича, его незаконный сын.

— Шутишь!

— И всегда мечтал завоевать расположение отца. Наверное, поэтому он и начал следить за тобой, в надежде найти какую-нибудь информацию про Аниту Нуутинен. Если бы ему удалось узнать что-то ценное, Паскевич, вероятно, приблизил бы его к себе. Мне кажется, он гораздо умнее своего отца. Так что держись лучше от него подальше, если он вдруг снова появится на горизонте.

На площади остановился большой туристический автобус, из него вывалилась толпа японцев, которые мгновенно кинулись фотографировать все вокруг: собор, здание университета, памятник Александру Второму.

— Интересно, они хоть знают, кого фотографируют и почему памятник российскому царю стоит на почетном месте в столице Финляндии?

— «Гляди, вот в тумане стоит памятник царю Александру Второму…» — вдруг с выражением принялся декларировать Лайтио и тут же поинтересовался: — Знаешь, кто написал эти строки?

— Нет.

— Эйно Лейно, «Хельсинки в тумане». К туману можно привыкнуть. Да, Александр дал много хорошего нашей стране, но на географическое соседство наших держав даже он не смог повлиять. Мы были и остаемся соседями с Россией. Да, так вы с этим Сталем, верно, хорошие друзья?

Он так резко поменял тему, что от удивления я чуть не выронила сигару, едва сумела подхватить ее в последний момент.

— Не помню, чтобы рассказывала тебе о нашем знакомстве.

— Милая девушка, ты совсем забыла, что разговариваешь со старым опытным полицейским, которому не нужен детектор лжи, чтобы понять, где его пытаются надуть. Каждый раз, когда заходит речь о Стале, у тебя расширяются зрачки. И вообще, зачем тебе было говорить мне, что знаешь, кто он такой? Как я понимаю, затем, чтобы лишний раз произнести его имя вслух. Все вы, влюбленные женщины, одинаковы.

— Ну, может… — Я выдохнула и попыталась скрыть лицо в облаке сигарного дыма.

— Любовь… Странная штука. Чаще всего она только усложняет жизнь, зато как приятно, когда объект отвечает взаимностью! — констатировал Лайтио.

В этот момент перед нами остановилась черная легковая машина, из которой вышла одетая в полицейскую форму женщина и, обойдя автомобиль, распахнула перед Лайтио дверь.

— Тебя подвезти? Из-за ноги еще не могу водить сам, вот, стажеры помогают.

— Нет, спасибо, я хотела прогуляться, — сказала я, поскольку не имела ни малейшего представления, куда направить свои стопы.

Закончив работу у Хелены, я решила съездить на несколько дней в Хевосенперсет. Это единственное место, где я могла немного расслабиться и перевести дух. С Торбакой связано слишком много воспоминаний. Там мне все время казалось, что Давид где-то рядом, что он ждет меня и я вот-вот его увижу. Я сообщила о своем приезде Хаккарайненам, и Матти предложил встретить меня на автобусной остановке где-нибудь в Оутокумпу или Каави. Но я сказала, что арендую машину. До Куопио я доехала на поезде. В районе Миккели ощутила, что у меня начались месячные, но затруднилась определить, чувствую при этом облегчение или разочарование. Скорее, и то и другое одновременно. Я сама выросла без родителей и не хотела, чтобы у моего ребенка не было отца, но, с другой стороны, мне так хотелось выносить и родить нашего общего с Давидом ребенка. Казалось, порвалась последняя связывающая нас ниточка.

В Куопио я арендовала машину и продолжила путь. Было еще довольно тепло, снег не выпал, но лужи затянулись корочкой льда. После трех уже темнело. У входа горела уличная свеча, заботливо зажженная Хаккарайненами, и на меня накатила теплая волна благодарности к этим простым людям. В доме был свет, внутри тепло, на столе стояло накрытое полотенцем блюдо со свежеиспеченными карельскими пирожками. В холодильнике я обнаружила масло, яйца, домашний квас и две большие копченые рыбины.

Сунула в рот пирожок и принялась распаковывать вещи. Закончив, вышла на улицу, прихватив купленную по дороге надгробную свечу и букет белых роз. Без труда нашла дорожку к знакомой скале, хоть за лето она успела немного зарасти. Розовый куст уже облетел, ветви слегка поникли и покрылись инеем. Розы, которые я принесла, тоже быстро замерзли и подвяли. Я поставила их в жестяную банку, ведь стеклянная ваза с водой на морозе быстро замерзнет и лопнет. Зажгла свечу и задумалась, какую песню спеть. В голове роились отдельные четверостишия и обрывочные строчки. «Жизнь коротка и дарит лишь редкие минуты счастья, и тогда твои глаза снова блестят, как у рыси…» Я опустилась на колени и замолчала. Раздавался лишь треск ломающихся под ногой льдинок и шелест веток на ветру. Тихо падал снег.

Зазвенел датчик ворот безопасности. Я устремилась к входящей в здание аэропорта пассажирке и попросила поднять руки.

— Ой, это, наверное, мои ботинки! — весело сказала она. — Они почему-то всегда пищат.

«Так почему же ты сразу об этом не сказала?» — чуть не вырвалось у меня, но я сдержалась и принялась внимательно досматривать ее личные вещи. Затем попросила снять обувь, поставить в лоток и пропустить через аппаратуру. На этот раз датчик молчал.

Работа в системе безопасности аэропорта Хельсинки была нудной, скучной и поэтому прекрасно подходила мне. Я не хотела двигаться, думать, говорить. Перед глазами ежедневно разыгрывались маленькие драмы, в которых я сама практически не принимала участия. Тринадцатилетний мальчик втайне от родителей попытался пронести на борт бутылку шампанского, или пожилая дама закатила скандал, когда у нее из ридикюля достали серебряные украшенные жемчугом маникюрные ножницы — семейную реликвию. Я выучила инструкцию и строго выполняла все предписания. И старалась вообще ни о чем не думать.

Риикка переехала жить к своему другу и освободила комнату, Йенни раздумывала над тем, чтобы отправиться после Пасхи на стажировку в Кембридж, и наша маленькая коммуна окончательно распалась.

А когда Йенни сказала, что в квартиру планирует вселиться ее сестра со своим другом, я всерьез задумалась о переезде.

— Ты вполне можешь какое-то время пожить у меня, — предложила бабушка Вуотилайнен, когда я рассказала ей наши новости. — У меня есть свободная комната. К тому же тебе не придется платить, можешь просто помогать по хозяйству. У меня что-то последнее время ноги болят и в магазин тяжело ходить.

Я пообещала подумать, хотя это был, конечно, неплохой вариант. От коттеджа в Торбаке я отказалась, поняв, что больше видеть его не могу. Теперь я снова жила в Хельсинки и, к своему удивлению, почти все свободное время с удовольствием проводила в обществе бабушки Вуотилайнен. Раньше я никогда не страдала от одиночества, но сейчас вообще не могла быть одна. Сразу начинало казаться, что голова взорвется от мыслей и я умру. А старушка заботилась обо мне, кормила пирогами и ворчала, когда я выходила на пробежку с насморком.