Анна Янсон - Чужая птица

— И вы начали следить за ней?

— Да, черт возьми, начал! Я просто свихнулся от ревности. Проверял ее электронную почту. Она переписывалась с журналистом по имени Тобиас Вестберг, умник хренов! Я читал пару его статей. Он пишет о медицине, я у него половины слов не понял. Бросается мудреными словами, чтобы пыль в глаза пустить. Знаете, какой у него ник в Интернете? «Мистер Логика»! Ну не смешно ли? Я подсмотрел в онлайн-календаре Сандры, что она записала его к себе на массаж, и тут я, конечно, рассердился по-настоящему. Есть же границы! Она решила меня больше не злить, и на какое-то время все прекратилось. Но потом я заметил, что в ее бумажном ежедневнике, который я достал у нее из сумки, начали появляться записи о неком «Т». Тут я промолчал, не решился снова поднять эту тему. А теперь ее не стало. С ума сойти. Как это случилось? Ее задушили, вы сказали?

— Точно мы ничего не знаем. Дверь была открыта, не взломана. Вероятно, она сама впустила преступника в квартиру.

— Он ее изнасиловал? — спросил Ленни, и его голос дрогнул. Парень смотрел на инспектора так, будто тот в силах изменить судьбу.

— Пока сложно сказать. Чтобы установить все детали, понадобится несколько дней. Что произошло после того, как вы начали проверять ее ежедневник? Она это заметила?

— Несколько месяцев назад я решил убедиться, что она на работе. Она мне тогда сказала, что взяла дежурства на все выходные. В перерывах между моими ночными обходами я зашел к ней в отделение. Ее сумка стояла в комнате для персонала, похоже, она не соврала мне. Но ревность лишила меня разума, понимаете?

— Могу представить.

— И я порылся у нее в сумке, достал мобильный телефон и стал проверять, кому она звонила. Вот за этим делом она меня и застукала. Вы не представляете, как она разозлилась. Целую неделю меня игнорировала. Сменила пароль на компьютере, а телефон и ежедневник не выпускала из виду. Вела себя очень странно. По вечерам уходила и даже не говорила куда. Я не знал, что предпринять, и в итоге пригрозил, что съеду от нее. А она в ответ: «Ну и съезжай. Пожалуйста». Будто я телевизор на другой канал переключить хочу, только и всего.

— И вы съехали?

— А что мне оставалось делать? Умолять о прощении и обещать, что все наладится? Тогда я не стал, а теперь поздно. — Ленни снова подошел к холодильнику и достал последнюю банку пива. — Почему так вышло? Мне бы сейчас чего покрепче, виски например, а не этой мочи.

Хартман кивнул. Случаются в жизни моменты, когда необходимо такое вот обезболивающее, иначе просто не выдержать всего, что на тебя навалилось. Ленни плюхнулся на стул и зарыдал, как дитя. Положив руку ему на плечо, Хартман подождал, пока тот придет в себя. К тому времени, когда Ленни наконец поднял голову, пальцы инспектора уже давно онемели, но виду он не подал.

— Разве можно их вообще понять, женщин? — спросил Ленни, с трудом выговаривая слова.

— Этому можно всю жизнь посвятить, — отозвался Хартман. Между мужчинами установилось взаимопонимание, немного облегчающее боль. — Расскажите мне, что вы делали вчера в ночную смену, — продолжил инспектор, достав блокнот. Карандаш, хорошенько погрызенный, он позаимствовал с подоконника.

— Чего? Вы что, думаете, это я… Сандру убил? Да? Скажите мне это прямо в лицо! — Голос Ленни был снова полон ярости. Казалось, парень вот-вот взорвется.

— Разве пришел бы я сюда один, без подкрепления, если бы так считал? — Хартману стало неловко из-за этой вынужденной лжи, но она сработала. Ленни, порывавшийся подняться со стула, снова откинулся на спинку, и взгляд его смягчился.

— Смена началась в девять вечера. Мне предстояло обойти все здания, принадлежащие концерну. Я начал с лаборатории, потом зашел в отсек, где делают какие-то микросхемы. Не спрашивайте меня, что именно, я в этом не разбираюсь. В том отсеке кабинет начальника охраны. Мы зовем его «Найди десять ошибок», такой он зануда — придирается к каждой мелочи. Ищет осечки, будто ему награда за это положена. У нас его никто не любит. Он собирался стать полицейским, но его не приняли в академию. Упаси боже заговорить об этом при нем! Он спесив как индюк, никто его гонора не выдерживает. Будь моя воля, мы бы не стали у него квартиру покупать. Так вот, вчера я встретил его на обходе. Он оставил мобильный на работе и вернулся его забрать. Я подразнил его немного, он ведь у нас такой безупречный, ошибок не допускает, ничего никогда не забывает. Поговорите с ним, он подтвердит, что меня видел. Потом я заглянул на склад, который тоже принадлежит концерну, ну а потом обошел всю клинику «Вигорис», каждый этаж. У нас специальные карточки, информация о входе и выходе считывается и записывается в компьютер — можете проверить. А потом я позвонил Сандре, хотел просто услышать ее голос, но она не брала трубку. Да, вы имейте в виду, я не из охранного предприятия. У концерна свои собственные охранники. Начальство хочет быть уверено в людях, которым дает доступ на территорию. Странно, почему и другие фирмы не наймут себе охранников напрямую. Вот, а потом я обошел офисы на улице Брувэг и сдал ключи сменщику. Домой я вернулся полседьмого утра. О том, что случилось с Сандрой, я и понятия не имел. Только от вас вот и узнал. Клянусь!

Юнатан Эриксон закрыл за собой дверь и, сорвав с себя влажную маску, сел к компьютеру, чтобы занести в журнал последнюю информацию. Рубашка липла к взмокшему телу, а руки дрожали, когда он взял микрофон и записал, какие меры принял в течение последних часов. Утром в лечебницу Фоллингбу поступило одиннадцать детей, которых небольшими группами привозили из школы Клинте. У всех повышенная температура, боль в горле, ломота в суставах. Помещений не хватало, пришлось разместить их в палатах по нескольку человек, несмотря на риск. Родители волновались. Юнатану в скором времени предстояло с ними встретиться. Большинство родителей пожелали остаться в больнице, но было принято волевое решение им это запретить. Слишком мало оставалось защитной одежды и масок. Запас защитных средств для дыхательный путей почти иссяк, а новая партия поступит лишь на следующей неделе — у поставщика у самого склад пустует. Пришлось закрепить по маске за каждым обитателем больницы и использовать их дольше положенного срока. Перейти на обыкновенные марлевые повязки означало необоснованно подвергнуть людей опасности. Конечно, случай с каждым ребенком рассматривался отдельно. Взвешивалась необходимость присутствия родителей и риск заражения.

Ситуация накалилась до предела. Персонал — те, кто избежал заразы — работал на износ. На смену им пока никто не прибыл. Министерство здравоохранения все еще решало вместе с профсоюзами вопрос, считать ли отказ выйти на работу в условиях, когда опасность заражения столь велика, нарушением трудового договора или нет. Между тем все больше врачей и медсестер брали больничный. Юнатан подумал, хорошо бы, чтобы прибывшие добровольцы имели опыт работы в инфекционном, но в подобной ситуации он готов принять помощь от любого.