Татьяна Вагнер - Живыми не брать!

Я мгновенно вскочила на ноги:

– Как, в Слободку пошли? Зачем?

– Посвяту [11]собираются принимать.

– Что принимать? – не поняла я.

– Время сегодня праздничное, сперва старцы устроят большое радение. Костры будут жечь, хороводы водить и песни петь, своих духов ублажать и новые души – всех, кто просит, – в свою веру примут, – терпеливо объяснила Настасья Васильевна. – Дадут им посвяту, своему закону научат и у себя жить оставят.

– Зачем же вы их в Слободку отпустили? – возмутилась я.

– Я не надсмотрщица над ними и не указчица. Запретить им не могу. Так заведено, что путники своим умом живут!

Настасья Васильевна взяла со стола большую глиняную миску и через сени вышла во двор, сполоснула ее водой и двинулась дальше – мимо поленницы к сараю. Вид у нее был совершено безразличный – плотно замотанная платком голова казалась маленькой, бледный треугольник лица затерялся на фоне черного платка. Свинцовые глазки прищурены – настоящая змея. Правильно говорили старцы, такой все равно, что дальше будет с путниками!

Я набросила куртку и, никому не сказав, помчалась в Слободку.

Здесь все готовились к празднику. Женщины в ярких платках сновали между домами, в руках у них были корзинки и замотанные платками горшки. Во дворах выбивали праздничную одежду, выносили и отряхивали от зимней пыли «личины» – большие, жутковатые маски. К деревьям, воротам, заборам привязывали цветные ленточки, стеклышки и колокольчики. Посреди большой поляны, где вчера играли в рюхи, мастерили здоровенное чучело, а на окраине Слободки высокой горой складывали хворост для костра. В эту же груду приносили и бросали всякий мусор – старую изношенную одежду, прохудившуюся утварь, испорченные корзины и всякое такое.

Рядом с кострищем прогуливались слободские девахи. Поправляют толстенные светлые косы, а шубейки распахнуты так, чтобы были видны бусы из множества сверкающих бисерных нитей и вышивка на одежде. Две самые пухленькие болтали и хихикали с Веником, тоже отиравшимся здесь без всякого дела, но разбежались в разные стороны, как только увидели меня:

– Веник, где Никита с Лёшкой?

– Ушли со старцем за вышитыми рубашками…

– Ясно, – нахмурилась я. – Хватит развлекаться, идем со мной!

– Анна, чего ты мне указываешь? Я взрослый самодостаточный человек, в состоянии решить, куда мне идти и чем заниматься, а чем – нет. Какое вообще тебе дело…

– Такое, что нам надо отсюда убраться как можно быстрее.

– А я не собираюсь убираться! Ясно? Здесь я себя прекрасно чувствую!

До сегодняшнего дня я была уверена, что Вениамин – знаток всяких компьютерных технологий и умеренно законопослушный человек – последний в нашей группе, кто может очароваться патриархальным бытом Форпоста. И переспросила, чтобы убедиться:

– У тебя с головой как? Все нормально или совсем офанарел?

– Нормально, – огрызнулся Веник. – Мне все реально нравится. Еда вкусная, девчонки веселые. – Он помахал хохотушкам.

– С чего ты взял, что здесь вкусная еда?

– Никита со мной поделился пряником.

Сердце у меня готово ухнуть в тревожную пустоту под ребрами. Меня же предупреждали – ничего не есть в Слободке, если не хочу потерять путь и все забыть! Я не ела, спрятала пряничек в карман – сейчас в нем пусто!

– Что? Вы сожрали мой пряник?

– Не сожрали, а просто попробовали. Мы думали, ты для нас принесла. Было очень вкусно. – Веник добавил, понизив голос: – Ань, знаешь, у них можно много раз жениться, хоть десять.

– Вроде у нас нельзя.

– Здесь разрешено иметь сразу несколько жен. Одновременно – поняла? Столько жен, сколько прокормишь…

Оглядываю тонкие ноги, впалую грудь и холеные ноготки компьютерщика.

– А сколько ты прокормишь? Здесь, Венчик, ты умрешь холостяком!

Дальше терять время с Веником не имело смысла, я быстро зашагала по главной лице к высокому большому дому, в котором жили старцы. На крыльце и во дворе сегодня суетится слишком много народа, а для моей миссии зрители не нужны. Надо поскорее вытаскивать отсюда мальчишек. Я огляделась, прикинула, где нахожусь, свернула в боковой проулок, перескочила невысокий заборчик, протиснулась между парой дворовых построек и оказалась позади большого дома.

Проникнуть в него не так уж сложно – залезла на высокий забор, прошлась по нему, балансируя руками, спрыгнула на пологую крышу перехода между главным зданием и пристройкой и тут…

Я снова ощутила на себе чей-то пристальный взгляд, как вчера на нави. Оглядываюсь – никого нет! Передо мной глухая бревенчатая стена дома, позади – огороды, низенький плетень, пустырь и лес. Никого!

На всякий случай я пригнулась, пробежалась по крыше, еще немного – и я окажусь рядом с окнами той самой просторной комнаты, в которой вчера беседовала со старцами. Подпрыгнула, подтянулась на руках, перескочила на узкий карниз, отделявший первый этаж от второго. Осторожно продвигаюсь по нему, всем телом прижавшись к стене, до самого подслеповатого окошка. Заглядываю внутрь: слепой старец Феодосий сидел во главе стола, там же, где вчера. Перед ним было расстелено вышитое полотенце, на котором стояли серебристый овальный сосуд, рядом тарелочки с пряниками, смесью каких-то зерен и блюдечко с медом, в котором утопла маленькая ложечка.

На лавке справа от старца сидел Лёшка, переодетый в белую рубашку, вышитую по вороту и рукавам, а слева – Никита. Вид у обоих был серьезный. Повинуясь чуть заметному движению пальцев Феодосия, Лёшка поднялся с лавки, на мгновение пропал из моего поля зрения, затем вернулся со старинной книгой в кожаном переплете. Старательно взгромоздил тяжелый том на стол и открыл. Феодосий провел по странице восковым пальцем и властно скомандовал малому:

– Читай отсюда! – скорее догадалась, чем услышала я.

Леха кивнул и начал неуверенно разбирать старинные буквы:

– Зло?.. Зе-зело… – он полез в карман за очками, нацепил их на нос и хотел продолжить чтение. Но старец нахмурился, поднялся, положил ладонь Лёшке на макушку. Затем убрал руку, снял с него очки и бросил под лавку.

Слышно, как звякнули разбитые стекла:

– Все. Они тебе не требуются. Читай, Совенок!

Смущенный Лёшка опустил глаза на страницу, быстро забубнил незнакомые слова. Феодосий Ильич хотел отпить из сосуда, но тот оказался пустым, он позвал Машу. В комнату заглянула дочка Макария, что-то сказала Никите, тот взял серебристую посудину со стола и вышел следом за девчушкой…

Ну вот, я видела достаточно. Мои спутники вполне обустроились и в помощи не нуждаются. Пора возвращаться.

Внутри тоскливо и пусто. Старец Феодосий суров с виду, но человек хороший, возится с ребятами только потому, что хочет им помочь.