Пьер Леметр - Свадебное платье жениха

В первые дни Франц уезжал на базу к 8:45 и возвращался где-то в 16–17 часов. Вечером они ходили в кино или в кафе на Тамплие, в нескольких минутах от дома. Их траектория была прямо обратна привычной: они сначала поженились, а теперь узнавали друг друга. И все же разговаривали они мало. Она затруднилась бы вспомнить, о чем именно, настолько естественно протекали их вечера. Не совсем так. К одной теме они возвращались постоянно. Как бывает со всеми парами на первых порах, Франц настойчиво интересовался жизнью Софи, ее предыдущей жизнью, родителями, учебой. Много ли у нее было любовников? В каком возрасте она потеряла невинность?.. Короче, все то, что, по утверждению мужчин, их совершенно не интересует, но о чем они беспрестанно расспрашивают. Софи пришлось создать правдоподобных родителей, поведать об их разводе, во многом списанном с реального, она придумала себе новую мать, которая мало походила на настоящую, и, разумеется, ни слова не сказала о браке с Венсаном. Относительно любовников и невинности она ограничилась набором банальностей, и Франца это удовлетворило. Для него жизнь Марианны прерывалась лет пять-шесть назад и возобновлялась с их свадьбой. Между этими двумя моментами оставался большой зазор. По ее соображениям, рано или поздно придется сосредоточиться и разработать приемлемую историю, покрывающую этот период. Но время еще есть. Франц проявляет любопытство влюбленного, но он не сыщик.

Поддавшись новому ощущению покоя, Софи снова вернулась к чтению. Франц постоянно приносит ей из соседней лавки книжки в мягких обложках. Она уже давно не следила за новинками, поэтому отдается на волю случая, то есть Франца, а ему везет с выбором: конечно, несколько названий оказались пустышками, но он принес «Женские портреты» Читати и, будто знал, что она любит русских авторов, «Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана и «Тайгу-блюз» Иконникова. А еще они вместе смотрели фильмы по телевизору и те, которые он приносил из видеоклуба. И здесь ему тоже сопутствовала удача: она смогла увидеть «Вишневый сад» с Пикколи, который пропустила в театре в Париже несколько лет назад. С течением недель Софи чувствовала, как ее охватывает почти сладострастное оцепенение, нечто схожее с той чудесной супружеской леностью, которая иногда посещает неработающих жен.

Этот ступор оказался ловушкой. Она приняла его за симптом обретенной безмятежности, а он оказался предвестником новой фазы депрессии.

Однажды ночью она начала биться в постели, мечась по сторонам. И внезапно возникло лицо Венсана.

В ее сне лицо Венсана было огромным, деформированным, будто смотришь на него под большим углом или в кривое зеркало. И это было не совсем лицо ее Венсана, того Венсана, которого она любила. Это был Венсан после несчастного случая, со слезящимися глазами, с вечно свисающей набок головой, со ртом, приоткрытым в безнадежной попытке выдавить хоть слово. Но во сне Венсан больше не изъяснялся бульканьем. Он говорил. Пока Софи извивалась в кошмаре, пытаясь от него увернуться, он пристально смотрел на нее и говорил спокойным серьезным голосом. Голос тоже был не совсем его, как и лицо, но все-таки это был он, потому что говорил о вещах, которых никто, кроме него, знать не мог. Лицо оставалось неподвижным, а зрачки все росли, пока не превратились в большие темные гипнотические блюдца. Я здесь, Софи, любовь моя, я говорю с тобой из смерти, куда ты меня отправила. Я пришел сказать, как любил тебя, и показать, как люблю до сих пор. Софи забилась, но взгляд Венсана приковал ее к постели, и как она ни пыталась оттолкнуть его, размахивая руками, ничего не помогало. Почему ты меня отправила на смерть, любовь моя? Дважды, ты помнишь? Во сне была ночь. В первый раз это была просто судьба. Венсан осторожно едет по шоссе, мокрому от дождя. Через ветровое стекло она видит, как его мало-помалу одолевает дремота, голова падает, он медленно ее поднимает, она видит, как мигают его глаза, щурясь в попытке преодолеть сонливость, а дождь усиливается, заливает всю дорогу, и порывистый ветер бросает на дворники тяжелые листья платанов. Я просто устал, греза моя Софи, в тот момент я еще не был мертв. Почему ты захотела моей смерти? Софи бьется, пытаясь ему ответить, но язык становится тяжелым и вязким, заполняет весь рот. Ты ничего не говоришь мне, ведь так? Софи хотела бы ответить… Сказать: «Любовь моя, как мне тебя не хватает, как мне не хватает жизни после твоей смерти, как мертва я сама с тех пор, как тебя нет». Но не может выговорить ни слова. Ты помнишь, каким я был? Знаю, что помнишь. С тех пор как я умер, я не говорю и не двигаюсь, теперь слова остаются внутри меня, я просто пускаю слюни, помнишь, как я пускал слюни, голова моя тяжела, душа моя, и душа моя тяжела, а как тяжело у меня на сердце, когда я вижу, как ты смотришь на меня в эту ночь! Я тоже помню тебя до мельчайших деталей. В день моей второй смерти. На тебе синее платье, которое я никогда не любил. Ты стоишь у елки, радость моя Софи, скрестив руки, такая молчаливая (двигайся, Софи, проснись, не позволяй воспоминанию захватить тебя, ты будешь страдать… не сдавайся), ты глядишь на меня, я просто пускаю слюни, я ничего не могу сказать, как всегда, но с любовью смотрю на мою Софи, а ты отвечаешь мне пристальным взглядом, исполненным такой страшной суровости, злобы, отвращения, и я понимаю, что моя любовь больше ничего не может изменить: ты начала ненавидеть меня, я стал мертвым грузом в твоей жизни на века и на века (не поддавайся, Софи, крутись в постели, не позволяй кошмару овладеть тобой, ложь убьет тебя, это не ты там, проснись любой ценой, сделай усилие и проснись), и ты спокойно отворачиваешься, прикасаешься к елочной лапе, снова смотришь на меня, в твоем взгляде безразличие, ты чиркаешь спичкой и зажигаешь одну из маленьких свечек (не позволяй ему говорить это, Софи, Венсан ошибается, ты никогда бы такого не сделала. Ему трудно, печаль его велика, потому что он мертв, но оставайся живой, Софи. Проснись!), елка вспыхивает одним ненасытным факелом, и я вижу, как на другом конце комнаты ты исчезаешь за завесой огня, и, пока пламя добирается до штор, а я, прикованный к креслу, в ужасе напрягаю в бесплодном усилии мускулы, ты уходишь, огонек мой Софи (если не можешь шевельнуться, Софи, то кричи!), мираж мой Софи, вот ты стоишь наверху лестницы, на широкой площадке, куда ты выкатила мое кресло. Ты явилась завершить свое дело, это именно так… Сколько воли и решимости в твоем лице (сопротивляйся, Софи, не позволяй смерти Венсана поглотить тебя). Передо мной пропасть уходящей вниз каменной лестницы, широкой, как кладбищенская аллея, глубокой, как колодец, и ты, смерть моя Софи, мягко проводишь рукой по моей щеке, вот твое прощание, рука на моей щеке, твои губы сжимаются, скулы твердеют, а ладони за моей спиной ложатся на ручки кресла-каталки (борись, Софи, не сдавайся, кричи громче), и мое кресло, повинуясь мощному толчку, взлетает, и я взлетаю вместе с ним, убийца моя Софи, и вот я на небе ради тебя и жду тебя здесь, Софи, ибо желаю, чтобы ты была рядом, и вскоре ты будешь рядом (кричи! кричи!), ты можешь кричать, любовь моя, но я знаю, что ты идешь ко мне. Сегодня ты еще сопротивляешься, но завтра ты с облегчением вернешься ко мне. И мы будем вместе на века и века…