Жан-Кристоф Гранже - Пассажир

Тут она задумалась, предоставили ли Солина полную запись ее телефонного разговора с Ле-Козом. Похоже, что нет. О дагеротипах он не упоминал. А значит, только у нее есть эта зацепка.

Оторвавшись от книги, она закрыла глаза и попыталась представить себе, на что похожи дагеротипы, снятые на месте преступления. Минотавр. Икар. Уран.

И тут Анаис открыла глаза. В ее воображении пластины были не серебристыми, а золотистыми. Скорее даже красноватыми. Этапы их химической обработки по этому старинному методу сами собой связались у нее с неразгаданной тайной тела Филиппа Дюрюи. С выкачанной из него кровью. У нее вдруг возникла необъяснимая уверенность, что, проявляя дагеротипы, убийца использовал гемоглобин своих жертв. Так или иначе, он применял этот эликсир жизни, чтобы высветить изображение.

Анаис всегда увлекалась искусством. Сейчас ей кое-что вспомнилось. Если верить легендам, сам Тициан добавлял кровь в свои полотна. Рубенс использовал ее, чтобы усилить тепло световых пятен, трепет плоти. Существовал и другой миф: в XVII веке человеческую кровь использовали для приготовления состава, который смешивали с маслом и красками, чтобы получить высшего качества живописный фон.

Не важно, правдивы или лживы эти истории, сейчас они питали сценарий Анаис. Она была недостаточно подкована в химии, чтобы догадаться, какая роль в нем отведена гемоглобину и оксиду железа, зато она не сомневалась, что Олимп убийцы представляет собой картинную галерею, в которой хранятся пласты сухой крови и хлорида золота.

— Шатле, на выход.

Перед ней стояла надзирательница. Анаис спросила, можно ли ей отксерить несколько страниц. Ей сказали, что нельзя. Она не стала настаивать. И даже когда позади остались длинные коридоры и запертые двери, ее возбуждение не улеглось. Дагеротипы. Алхимия. Кровь. Ей явно удалось что-то нащупать, вот только как это проверить?

Вместо ответа за ней захлопнулась дверь камеры. Она легла на кровать и услышала за стеной радио кого-то из заключенных. Программа «6–9» на «Энерджи». Лили Аллен, проездом в Париже, давала ведущему интервью. Английская певица рассказывала о своем знакомстве с первой леди Франции Карлой Бруни.

— Вы бы хотели спеть с ней дуэтом? — спросил ведущий.

— Не знаю… Карла высокая, а я совсем маленькая. Это бы странно выглядело. Я куда лучше спелась бы с Саркози!

Анаис хватило сил улыбнуться. Она обожала Лили Аллен. Особенно ее песню «22», в нескольких словах рисовавшую обычную и безысходную судьбу тридцатилетней женщины, которая и не заметила, как пролетела молодость. Каждый раз, когда она смотрела клип — девушки в туалете ночного клуба, подновляя перед зеркалом макияж, надеются подновить и свою жизнь, — она словно видела саму себя.

Она закрыла глаза и вернулась к мифическим изображениям.

Дагеротипы, покрытые кровью.

Ей надо выбраться отсюда.

Напасть на след этого ублюдка.

Остановить хищника с повадками вампира.

Очередной датинг проходил в «Веге», новомодном баре в Девятом округе. Здешняя обстановка ничем не напоминала тропическую атмосферу «Питкэрна»: сплошь хромированные поверхности и светодиодные лампы. Слева — подсвеченный голубым бар, похожий на аквариум. Справа стояли диванчики в форме инфузорий. В роли столиков выступали серебристые кубы.

На барной стойке были расставлены «Blue Lagoon», [57] «Голубая лагуна» (англ.). коктейли на основе кюрасао, словно светившиеся в полумраке. Приглушенно вибрировала мягкая электронная музыка.

Холл был украшен картинками в рамках из нержавейки, изображавшими героя японского мультика конца семидесятых, Грендайзера. Он был с планеты Вега, а бар отдавал дань моде самых уродливых лет XX века — eighties. [58] Восьмидесятые (англ.).

Вечеринка начиналась в девять вечера. Шаплен пришел в половине девятого. Ему хотелось застать Саша врасплох. В пустом зале, не сняв пальто, она раскладывала по столикам картонки с номерами и не слышала, как он вошел. Шаплен воспользовался этим, чтобы понаблюдать за ней. Видимо, Саша была уроженкой Нидерландских Антильских островов. С короткой стрижкой, ростом под метр восемьдесят, спортивного телосложения и с непропорционально крупными руками, она, несмотря на свою красоту, выглядела тяжеловесной и массивной. Временами ее можно было принять за трансвестита.

— Привет, Саша, — сказал он, не выходя на свет.

Она вздрогнула. В зале стоял ледяной холод. Саша тут же выдавила из себя улыбку и вернулась к роли благожелательной богини, царящей над миллионом заблудших сердец.

Но едва Шаплен выступил из тени, как это выражение сменилось неприкрытой враждебностью. Он подошел к ней, не зная, пожать ей руку или чмокнуть в щеку. Саша отпрянула. Под темным пальто на ней было строгое черное платье, на ногах — фирменные черные туфли на каблуке. Ничто в этом наряде не говорило об антильском происхождении, но от всего ее существа веяло тропическими островами. Под светодиодными лампами ее кожа карамельного оттенка окрасилась в золотисто-коричневые тона, а изумрудные глаза приобрели цвет морской воды.

В свою очередь она смерила его взглядом, и его одежда явно привела ее в ужас. Фиолетовая рубашка, фланелевый плащ с тремя карманами, прямые брюки из шерстяной саржи и шикарные остроносые лаковые ботинки. Он надел то, что нашлось среди броских прикидов Ноно.

— И зачем только я пускаю в свой клуб дешевых бабников вроде тебя?

— Чем я заслужил подобное внимание?

— Помнится, я высказалась достаточно ясно.

Похоже, Саша однажды уже запретила ему приходить на ее вечеринки.

— С тех пор много воды утекло, — бросил он пробный камень.

— От слухов нелегко отделаться.

Она говорила с легким креольским акцентом. Ей удавалось от него избавиться, когда она обращалась к своей пастве, но сейчас, в этом поединке с глазу на глаз, он возник снова. Шаплен попытался спровоцировать ее, разыграв то ли бывшего, то ли потенциального любовника:

— Для тебя только твой клуб имеет значение, верно?

— А что еще? Мужики? Не смеши меня.

— Но ведь любовь — твое золотое дно.

— Не любовь, а надежда.

— Тут я с тобой согласен.

Саша шагнула к нему:

— Чего тебе надо, Ноно? После всего ты заявляешься сюда как ни в чем не бывало!

— Да что такого я натворил?

Саша безнадежно покачала головой:

— Ты пугаешь женщин. Бросаешь тень на других мужчин. А мне ты действуешь на нервы.

Он указал на бар в серебристых отсветах: