Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов

Наконец они прибыли. Убежище Анселя представляло собой автомастерскую, кое-как сляпанную из подручных материалов и как две капли воды похожую на те, мимо которых они проезжали. Под потолком горела голая лампочка, в свете которой громоздившийся повсюду грязноватый хлам казался сокровищами из пещеры Али-Бабы. В воображении Жанна видела приют расхитителя храмов майя совсем иным…

Николас соскочил с мотоцикла:

— Подожди меня здесь.

Он направился к мастерской. Жанна осталась одна. Никаких попрошаек. Никаких воришек. Уже неплохо. Тускло светили уличные фонари, выхватывая из тьмы малоприглядные картины. В луже черной грязи возился ребенок. Бродили в поисках падали тощие собаки с красными от пыли животами. На треногах висели какие-то костлявые остовы с остатками мороженого мяса, от которого несло тухлятиной. Жанна стучала зубами. Страшно. Холодно. Хочется есть. И свитер она так и не купила.

Она спустилась с мотоцикла и рискнула подойти к дверям мастерской. Николас разговаривал с маленьким коренастым мужиком, стоявшим к ней спиной. До нее донесся хриплый и в то же время пронзительный голос хозяина:

— No me gustan los guingos. [65] Не люблю чужаков (исп.).

Хорошее начало. Решив наплевать на местные порядки, Жанна твердым шагом вошла в помещение — пусть эти мачо думают что хотят.

— А деньги ты любишь? — по-испански спросила она, постаравшись как можно точнее воспроизвести гватемальский акцент.

Ансель на миг умолк, а затем обернулся к ней. Он стоял в круге света, и Жанна сумела разглядеть очень смуглую кожу и почти квадратную фигуру, а также засаленный рабочий комбинезон, из-под которого выглядывал сильно потрепанный свитер. Руки он держал в карманах. У него оказались поразительно кривые ноги — ни дать ни взять две скобки.

Ни слова не говоря, мужчина приблизился к Жанне. Она думала, он должен быть старше, но ему не было и пятидесяти. Деформированное, как у бывшего боксера, лицо. Кривобокий — очевидно, перебитые когда-то кости срослись неправильно. Множественные шрамы. Только взгляд не производил впечатления уродства. Раскосые индейские глаза смотрели на Жанну не просто пристально — они вонзались в нее, словно два кинжала.

— Chela, — проговорил он. — Я продам обломок статуи и куплю себе десять таких цыпочек, как ты.

От такого оскорбления — он что, принял ее за проститутку? — Жанна залилась краской. Николас, крепко сжав кулаки, шагнул к ней. И тут Ансель расплылся в улыбке:

— Да я пошутил, companera. Не привык иметь дело с янки. — Он длинно сплюнул в направлении груды сложенных покрышек. — Меа culpa. [66] Здесь: Виноват (лат.).

Жанна судорожно сглотнула:

— И?

— Говори, чего хочешь узнать. Разве я могу отказать такой крале?

Он послал ей воздушный поцелуй. Николас сделал еще шаг, но Жанна жестом остановила его:

— Я ищу сведения о Пьере Роберже.

Ансель присвистнул:

— Старая история.

— Кем он вам был?

— Другом. — Он прижал к сердцу ладонь. — Настоящим другом.

— Как вы познакомились?

— Было дело… В восемьдесят втором. Легавые нашли у меня в гараже кое-какие барельефы. Повязали. Начали допрашивать — по-своему, все больше кулаками. Если бы не Роберж, они бы меня шлепнули.

— Почему он вмешался?

— Потому что знал меня. Пропускали с ним иногда по стаканчику. А главное, он не любил крови. Видеть ее не мог.

— И что он сказал?

— Сказал, что за храмовые фрагменты отвечает иезуитская археологическая миссия. Их там тогда много работало, в районе Тикаля. Показал лицензии, еще какую-то хрень. И подтвердил, что передал мне экспонаты на хранение, потому что боялся, что в приюте их стырят. Они не поверили ни единому его слову, но Роберж намекнул, что готов хранить молчание насчет барельефов — они же захапали их себе. Все как в одном французском романе. Бывший каторжник обокрал священника, который его приютил…

— «Отверженные».

— Точно, «Отверженные».

— А что было потом?

— Потом мы стали с ним не разлей вода.

— А про мальчика вы помните?

— Еще бы! Такое не скоро забудешь. Дьявол во плоти.

— Вы имеете в виду его аутизм?

Ансель снова сплюнул на покрышки:

— Аутизм, скажете тоже! Говорю вам, он был воплощением демона!

Так, опять пошли суеверия.

— Он никогда не смотрел тебе в глаза, — продолжал индеец. — Что он там про себя думал? Даже Роберж ему не доверял. Все время ждал, что тот отмочит что-нибудь паскудное. Иногда мы это обсуждали. Роберж говорил, что ребенок послан ему Господом. Я бы сказал, все обстояло с точностью до наоборот — этого ублюдка ему подкинул сам черт.

Подпольный торговец историческими ценностями говорил странным голосом. Высоким, почти писклявым, но в то же время ломким, навевающим мысли о пыли и ржавчине.

— Он никогда не упоминал, откуда взялся этот мальчик?

— Никогда. — Ансель потер рукой плохо выбритый подбородок. — Но вот что странно…

— Что странно?

— Роберж боялся, что парня у него отберут. Постоянно жил настороже. Только я не представляю, кому могла понадобиться эта мерзкая тварь…

Жанна не осмелилась достать блокнот:

— Вы не могли бы рассказать, в чем проявлялись зловещие стороны его натуры?

Индеец пожал плечами — руки он по-прежнему держал глубоко засунутыми в карманы:

— Вечно сидел в своем углу. На улицу выходил только по ночам. Вампир, чистый вампир! Однажды Роберж проговорился, что мальчишка видит в темноте.

— Вы не помните, у него были проблемы с руками?

— Проблемы! Это мягко сказано. Один раз я застал его во время припадка. Он катался по земле и рычал что твой ягуар. Потом вдруг раз — и дунул прятаться в хижину. На четвереньках, говорю вам! Руки выкручены, а сам так и чешет, так и чешет. Макака, как есть макака!

Это была первая конкретная деталь, увязывающая прошлое с настоящим. Злобный ребенок в 1982 году. Убийца-каннибал сегодня.

— Расскажите, как убили индейскую девушку.

— Да я уже не помню, когда это было.

— Не важно. Расскажите что помните.

— Девчонка жила возле Санта-Катарина-Палопо, это на озере. Никто так и не узнал, что там в точности произошло, но только, когда ее нашли, она была разорвана на куски. И наполовину обглодана.

— Пьер Роберж что-нибудь говорил об этом убийстве?

— Нет, ничего. Я уж потом узнал, что он повесил его на себя.

— А вы сами что об этом думаете?

Ансель снова сплюнул. Вокруг него громоздились какие-то железяки, на полках лежали ветровые стекла, на стенах висели номерные знаки. В слабом свете единственной лампочки все эти груды металла поблескивали, словно рассыпанные щедрой рукой драгоценности. В воздухе витали запахи горелого масла, бензина, влажной земли.

— Брехня. Роберж бы и мухи не обидел.