Паоло Ди Реда - Лабиринт тайных книг

— Книгу написал он? Ты знаешь, где она сейчас?

— Это была очень старая книга, он привез ее из Нового Орлеана. Ему дала ее твоя мать. Но больше я ничего не знаю. Было слишком туманно в тот день.

— А при чем здесь туман?

— Когда приходит туман, мысли теряются, уносимые страхом. Джим боялся умереть. Боялся, что его поэзия умрет.

— Джим? Моего отца звали Джимом?

— Конечно.

— Как Джима Моррисона?

— Джим Моррисон был твоим отцом.

— Что за глупая шутка. Джим Моррисон умер! Как же я могла его видеть?

— Это тайна, которую я не могу открыть тебе. Знаю только, что твой отец вернулся из-за тебя.

— Хочешь сказать, он что-то вроде призрака?

— Да, вроде… Какая разница?

— Но я дотрагивалась до него, разговаривала с ним…

— Не спрашивай меня больше, Жаклин. Я не знаю, что тебе ответить. Опять много тумана… И сейчас я должен уйти.

Я вижу, как он исчезает.

Это невероятно. Я — дочь Джима Моррисона? Человека, воплотившегося в клошара, чтобы спасти меня? Или может, вполне живого, постаревшего и прожившего жизнь втайне от всех? Нелегко поверить ни в ту, ни в другую гипотезу, но многие вещи в рассказе всадника кажутся верными. Например, то, что сказала моя бабушка, или то, что я прочла о матери, о ее занятиях спиритизмом, и ее фото рядом с Джимом Моррисоном.

Мой отец — Джим Моррисон… На его могиле я нарисовала собственное лицо вместо его облика. Но правда ли, что тот клошар — Джим Моррисон? Да, Марсель говорил мне — многие считают, что Моррисон еще жив и разыграл всю эту сцену со своей смертью, чтобы затеряться в мире. Исчезнуть, не отчитываясь ни перед кем и ни за что. Как Рембо, поэт, перед которым он преклонялся. Который тоже в двадцать семь лет уехал в дальние земли и не написал больше ни одной строчки…

Я должна найти этого человека. Он один сможет открыть мне правду.

— Она приходила к тебе? — Раймон набрасывается на Марселя, едва видит его.

— Да, она приходила вчера утром и просила снова рассказать эту историю о мнимой смерти Джима Моррисона.

— Скажи ей, она может не беспокоиться. Моррисон точно умер, об этом говорил мне отец.

— Еще она спросила меня, знаю ли я что-нибудь о клошаре, который бродит по Парижу и который, возможно, и есть живой Джим Моррисон.

— Да, мне она тоже говорила об этом странном типе. Ты не знаешь, кто это?

— Понятия не имею. И я не мог ей ничем помочь. Но потом я проследил за ней и понял… вернее, увидел.

— Что?

— Что этот клошар — просто ее фантазия. Я видел, как она остановилась и разговаривала сама с собой посреди Вогезской площади. Потом начала плакать и бросилась бежать. Я, конечно, пошел за ней. Она снова вернулась на кладбище и там направилась прямым ходом к крематорию. Совершенно ясно, она знала, куда идет.

— Значит, дело не только в фантазии Жаклин…

— В каком смысле?

— В таком, что на Вогезской площади она каким-то образом узнала, куда ей нужно идти.

— Пожалуй, да. Я об этом не подумал. Во всяком случае, она искала именно ту комнату, где находится скульптура ящерицы.

— Видишь? Откуда она могла узнать о ней?

— А ты ей, случайно, не говорил? Помни, мы, проводники, не должны сообщать ничего, что…

— Шутишь?! Лучше скажи, что ты сделал дальше.

— Жаклин стояла перед дверью комнаты и пыталась ее открыть, но, разумеется, не смогла, дверь закрыта на ключ. Тогда я подошел и спросил: «Хочешь сюда войти?» Она ответила «да», совершенно не обратив внимания на то, что я появился в крематории ровно тогда же, когда и она. Казалось, будто она в трансе. Едва мы вошли в комнату, она без всяких колебаний направилась к статуе и попыталась вынуть оттуда содержимое. Абсолютно понятно, что она знала о медальоне. Я взял ее за руку, сдвинул планку в нижней части ящерицы, открыл тайничок и дал ей возможность взять то, что она искала.

Раймон в шоке:

— Значит, сейчас амулет у нее в руках… Знаешь, что это значит? Что у нас больше нет времени!

— Но мы ничего не знаем о месте встречи, и они тоже блуждают в темноте, как и мы. Может, пора помочь ей, открыться, сказать, кто мы такие?

— Сейчас это невозможно, Марсель. Жаклин должна дойти до всего сама, иначе ничего не получится. Мы можем лишь следовать за ней, быть рядом и охранять ее, чтобы с ней ничего не случилось.

— Тогда не остается другого выбора — только ждать, когда она сама приведет нас в то место, где все решится.

— Не знаю. У меня ощущение, что мы упускаем что-то важное.

— Это просто страх, Раймон. Так всегда бывает, когда приближаешься к цели, к которой шел слишком долго. Возникает страх, что все окажется просто карточным домиком, готовым рухнуть в любую минуту. Мы не знаем, где грань между реальностью и плодами нашего воображения.

— Ты мудро обо всем рассуждаешь, Марсель. Но я привык доверять своей интуиции. Мне бы не хотелось прибыть на встречу неподготовленным.

Марсель тоже боится. Он столько ждал этого момента. С самого детства. И сейчас он не хочет даже думать, что Жаклин может ошибиться. Потому что это их последний шанс.

Сжимаю в руках медальон и вдруг слышу в голове эти странные, загадочные строки. Чувствую огромную тяжесть, будто на меня навалились все страдания мира. Готовится что-то ужасное — медальон не оставляет сомнений. Что-то ужасное, что заставит страдать огромное количество людей, что станет угрозой для всего мира. Начнутся новые воины, прольется много крови. Мне страшно… но я спокойна. Не все, происходящее со мной, плохо. Постепенно проясняются темные стороны моей жизни. Я начинаю понимать, что сейчас вокруг меня творится.

Клошар с Вогезской площади сказал, что он всего лишь друг моего отца. Перед смертью Джим Моррисон взял с него обещание, что когда-нибудь, если он встретит девушку, попавшую в такую ситуацию, в какую попала я, он поможет ей. Я заплакала, потому что мечта о живом отце осталась лишь мечтой. Все, что я теперь могу, — постараться узнать о нем как можно больше и сохранить это в памяти.

Медальон вибрирует. Я не должна бояться. Иду в зал, где висит картина Альдуса, и там на меня накатывает — я вижу башню. Очень высокую. Это башня замка. Туда я должна направиться, я ощущаю это совершенно четко. Но где она находится? Во Франции так много замков, и почти все с башнями. Неожиданно исчезает свет, озарявший картину, но медальон продолжает вибрировать. Я подхожу к ящику с материалами Альдуса, куда я положила дневник моего отца. Когда я беру в руки блокнот, на пол падает маленький листок. Я не замечала его раньше. Читаю, и строки сильно меня трогают. Это духовное завещание Джима Моррисона, моего отца.