Паоло Ди Реда - Лабиринт тайных книг

— Знаешь, что именно на этом холме отмечался в свое время Самайн? Друиды шли процессией из сакрального леса, того, где сейчас находится Нотр-Дам. После сбора омелы приносили в жертву быка, обязательно белого. И именно на этом холме Наполеон решил построить кладбище, думаю, что неслучайно.

— Марсель, но для ритуала нам нужны ягоды омелы. Они вместе с другими ингредиентами вызывают состояния экстаза — так описано в Книге Истины.

— Попробуем обойтись листьями, невозможно ждать до ноября. Жаклин уже разговаривала с Даниэль. Они собираются в замок на Луаре, и мы должны быть готовы пойти за ними. Сейчас у нас есть все, что требуется: медальон, серп, омела для приготовления питья. Все, что описано в книге.

— Важно, чтобы они попали в правильное место. У нас совсем нет времени!

— У нас осталось два дня, верно?

— Все должно произойти на заре одиннадцатого сентября. Когда луна будет благосклонна к нам.

Юлиану нравилось плавать на заре, когда солнце отражалось от моря, окрашивая его в розовый цвет. Он смотрел на город издалека и мог четко различить старую, византийскую часть, разрушенную Лицинием, и новую, еще строящуюся.

Огромный императорский дворец (который так неистово желал возвести дядя Юлиана Константин) и новый порт, в котором корабли греческих торговцев отдыхали, прежде чем отправиться к Трапезунду и заполнить трюмы драгоценными грузами с Востока. Статуя основателя города, развернутая к морю, — колосс, являющий Константина в образе Аполлона. Прекрасные сады, террасами спускающиеся к морю. И самое любимое место Юлиана в Константинополе — дворец Дафна, целый комплекс небольших изысканных помещений, предоставляемых императором высоким гостям.

Обычно Юлиан приезжал сюда верхом из Никомедии и плавал в этой сокрытой от посторонних глаз бухте Золотой Рог, в уголке моря, смотрящем на восток.

Восток… тайна и угроза. Оттуда персы с незапамятных времен грабили Византию и империю. Но оттуда доходили и сказочные легенды, а главное — учения мыслителей, которые Юлиан хотел узнать глубже. С детских лет им владела страсть к знаниям, позже — к книгам по философии, помогавшим понять смысл происходящего. Понять, например, почему его кузен Констанций, принявший христианство, убил своего отца и всю семью, оставив в живых только его, шестилетнего Юлиана, и его старшего брата Галла — очень больного, который, по слухам, должен был скоро умереть.

«Как совместить веру в Христа и убийство?» — спрашивал себя Юлиан. Он воспитывался в арианстве. Христос для него был не Богом, но подобен Богу. Так утверждал Арий, и Юлиан повторял эту догму всякий раз, когда размышлял о вере. Но он знал, что такая точка зрения могла быть смертельно опасной. Как, впрочем, и строго противоположная. Он помнил, что случилось с монахами — последователями учения Афанасия Александрийского, который утверждал, что Христос и Бог единосущны. Монахов убили их же братья-христиане. Старая Византия была разрушена братоубийственной войной между последователями Христа. Константинополь жил при постоянном терроре. Не к тому привело принятие религии, которая должна была основываться на любви.

Любви, которой Юлиан никогда не знал. Его мать Базилина умерла почти сразу после его рождения в 331 году. Отец всегда отсутствовал, будто сам искал смерти. Поэтому вся любовь Юлиана принадлежала местам, в которых он провел детство и юность, — дом в деревне бабушки, города, куда Юлиана перевозили, не спрашивая его согласия: Вифиния, Мацеллум, Пергам, Антиохия и, наконец, Афины. Афины — город, где он хотел бы поселиться навсегда. Но конечно, больше всего на свете он любил море — воду, в которой чувствовал себя как в родной стихии.

Вот и сейчас мощные гребки доставляли необъяснимую радость, освобождали дорогу мыслям. Юлиан плыл в ожидании, когда на востоке поднимется солнце, олицетворяющее его бога.

«Бог, который противопоставляет себя другим культам, не может творить любовь среди людей. Византийский Бог входит в конфликт с богами других народов. Но как решить, кто из них бог настоящий? И где, на чьей стороне истина?» Юлиан был убежден, что истина не может быть установлена раз и навсегда никаким отдельным богом. Он не мог забыть слов Максима, человека, посвятившего его в таинства мира: «Никого нельзя принуждением приобщить к истине. В тот самый момент, когда заставляешь кого-нибудь следовать твоему кредо, отрицаешь саму истину, которая может цвести только на свободе. Свободе искать Бога везде, где можно заметить Его присутствие». Везде.

Юлиан снова погрузился в воду и остался на глубине, затаив дыхание, как ребенок в утробе матери. В этот момент солнце взошло над полоской земли, смотревшей в сторону Черного моря. Юлиан всплыл и на миг замер, весь пронизанный солнцем. Император, обласканный богами.

Юлиану не терпелось отправиться в Эфес. Ему предсказали, что именно там в его судьбе произойдет резкий поворот, там он встретит Максима, священника культа бога солнца Гелиоса. Несмотря на христианское воспитание, полученное с детства, Юлиана всегда притягивали языческие культы. Ему казалось, что в совершаемых ими таинствах содержалось нечто более глубокое, возвышавшееся над самими этими культами, чем просто дань богам. Его друг Ливаний учил Юлиана, что философия лишь средство, а не конечная цель, что мысль достигает определенного уровня, после которого необходим рывок в сторону неизведанного. Того, что нельзя узнать, но можно знать.

«Христианское учение, — думал Юлиан, — служит распространению доктрины, религии, которая направлена на привлечение людей, а не на познание истины. Существует много истин, но только одна верна для меня». На этом этапе своей жизни он еще не сделал выбор. Он словно находился в подземелье, откуда разбегалось множество дорог, казавшихся на первый взгляд одинаковыми. Но только одна из них могла вывести его к свету. Ему часто снился этот сон — про пещеру и тысячу путей, где он бродил, не в силах отыскать выход. Просыпаясь, он чувствовал тревогу и беспокойство, которым не мог найти объяснения. И он решил, что надо остановиться и ждать. Ждать какого-то знака, события, которое явит ему сама жизнь. Поэтому он решил отправиться в Эфес и встретиться с Максимом. Быть может, предсказание сбудется.

Подземные ходы в гроте сужались по мере спуска. Не хватало воздуха, сгущалась темнота. Но когда путники дошли до самого нижнего уровня, возник слабый свет. Нужно сойти в недра земли, чтобы увидеть солнце, — Юлиан знал это.

— Иди вперед, юный кесарь, не бойся.

Максим прекрасно владел театральным искусством, типичным для языческого жреца. А Юлиан был слишком молод, чтобы догадаться об этом, и слишком неопытен, чтобы не попасть под его чары. На миг дрожь пробежала по его телу, и Юлиана пронзило ощущение, что этот человек показывает ему все сразу: свет и тьму, знание и смерть. Но император мужественно шагнул за ним, так как понимал, что нельзя обрести знание без риска умереть.