Патриция Хайсмит - Два лика января

Нет. Она бы заявила ему с той логикой, на какую способен даже ребенок: „Честер, ты пытался убить его. Ты чудовище. Я ненавижу тебя. — И, возможно, добавила бы: — Я люблю Райдела“. Как просто, как все просто. Но вместо этого — убогая кают-компания первого класса и самодовольные кретины, слушающие известие о ее гибели. Если быть искренним, я бы с наслаждением отомстил за нее. Моя Pallas, Athenaa, Vestalis intacta. [4] Паллада, Афина, непорочная весталка (лат.). Снова латынь, более, нежели греческий, приличествующая бойцам. Вино растеклось по моим жилам. Мне нужно немного поспать».

Без десяти шесть Райдел стоял в кают-компании с бокалом в руке в ожидании новостей. Какой-то мужчина подошел к нему и обратился по-английски с итальянским акцентом, предложив сыграть партию в бридж. Райдел огляделся и заметил в конце комнаты невесть откуда появившийся карточный столик.

— Благодарю. Я… не чувствовать хорошо. — Райдел поднял бокал красновато-коричневого аперитива, как бы показывая, что пьет его исключительно в лечебных целях.

— Вы итальянец! — сказал мужчина по-итальянски и улыбнулся.

— Si, signor, [5] Да, синьор (ит.). — кивнул Райдел. Почему бы нет? По крайней мере, костюм у него итальянский, только туфли французские.

— А я решил, что вы американец.

— В таком костюме? — Райдел улыбнулся и продолжал по-итальянски: — Благодарю за предложение, но я собираюсь поужинать и отправиться спать.

Диктор начал читать сводку новостей.

— Морская болезнь?

— Нет, подцепил какую-то заразу на Крите.

— Надеюсь, завтра вы будете чувствовать себя лучше, — сказал мужчина, уходя.

Райдел помахал ему вслед.

Теперь сообщение о Кноссе было третьим. Кассира дворца допросили. Как Райдел и предполагал, он описал только его и даже не упомянул о Честере. Темные волосы, темные глаза, на вид около двадцати пяти. Во дворце найдена мужская фетровая шляпа американского производства и путеводитель по Греции, но ни имен, ни инициалов на них не оказалось. Райдел стоял, прислонившись к подоконнику, скрестив ноги, и задумчиво глядел на свой бокал. Ему не следует ни с кем на судне говорить по-гречески, даже со стюардом. Райдел обсуждал с ним сегодня днем свой ланч на смеси английского с итальянским. Кассир заявил, что молодой человек бегло говорил по-гречески с английским акцентом, что могло означать «с американским». Когда сводка новостей закончилась, Райдел еще минуту-две глядел из иллюминатора на темное море. В кают-компании было куда оживленнее, чем утром. Сообщение о происшествии в Кноссе никто не обсуждал. Райдел вернулся в свою каюту. Сегодня вечером он ужинать не будет.

Вполне вероятно, полиция попросит своих коллег в Пирее проверить, нет ли среди пассажиров на судне молодого человека примерно двадцати пяти лет и так далее, который говорит по-гречески. Райдела внезапно охватил страх. Когда его задержат на палубе, возле сходней, прежде чем пассажирам будет дозволено сойти, Честер может воспользоваться моментом и заявить, что Райдел Кинер убил его жену, что Райдел притворяется, будто не говорит по-гречески, и что он, Честер, уже собирался связаться с полицией. Он может заявить, что Райдел угрожал убить и его, если он сообщит полиции о случившемся в Кноссе. Но испуг, охвативший Райдела, длился лишь несколько секунд. Нет, не стоит бояться. Честер не станет рисковать.

Чтобы расслабиться и вернуть душевное равновесие, Райдел оставшуюся часть вечера читал стихи — самый надежный и верный способ. У него было с собой два небольших сборника. Один он привез из Америки, другой купил в Лондоне. Первой книгой была книга стихов Роберта Митчела, озаглавленная «Конец». Райдел открыл ее на втором стихотворении, называвшемся «Невинность» и следовавшем за довольно длинным стихотворением, в котором описывалось осознание неким молодым человеком своего одиночества — или просто бесцельного существования — в большом городе. В стихотворении, называвшемся «Невинность», в частности, говорилось:

Заключительные строфы были особенно грустными. Приходило взросление, и исчезали песни. Райдел не дочитал последнюю строфу.

Стихотворение словно рассказывало о его любви к Агнес. Это пришло ему на ум более года назад, когда Райдел прочитал его впервые. И хотя стихотворение ему понравилось, он избегал перечитывать его вплоть до сегодняшнего вечера. Теперь Райдел с интересом перечел его, стараясь вникнуть в смысл каждого слова. Ему вспомнилось собственное давнишнее стихотворение, написанное им в пятнадцать лет и которого не было ни в одном из блокнотов, лежавших в его чемодане.

В последующие годы Райдел прочел так много стихов, в которых говорилось о застывших водопадах, что этот образ стал для него расхожим. Возможно, самым необычным в этом стихотворении было то, что Райдел написал его весной, когда деревья не были безжизненными. Оно напоминало ему об Агнес сильнее, чем все более зрелые стихи, написанные им с тех пор и посвященные ей.

Около десяти, надев пальто и укутав шею шарфом — был сильный ветер и шел дождь, — Райдел вышел на палубу. У левого борта, облокотившись на леера, стоял какой-то мужчина и, глядя на море, курил трубку. Райдел перешел на другой борт. Здесь не было ни души. Над головой простиралось черное, беззвездное небо. Райдел повернулся спиной к ветру, дувшему в сторону кормы. Полы его пальто хлопали. Райдел был рад, что путешествие закончится завтра утром в девять часов, а не продлится еще два-три дня. Вдоль борта тянулась узкая полоса света, отбрасываемого корабельными огнями. За ней начиналась беспроглядная тьма, в которой небо и море сливались в одно целое. Райдел зашел в коридор, чтобы прикурить сигарету, и вернулся к леерам. Дверь снова отворилась и хлопнула на ветру. Райдел посмотрел через плечо.

На палубу вышел Честер. На его голове была кепка. Покачиваясь то ли от ветра, то ли оттого, что был пьян, он направился к Райделу.