Анна Малышева - Привидения являются в полдень

Наконец он не выдержал:

— Послушай, ты нас угробишь! Я еду на предельной скорости, ты — хочешь, чтобы нас остановили?! Скажешь ты, наконец, что там случилось?! Я же вижу — что-то случилось…

— Скажу, только отъедем подальше!

— Ты не сошла с ума? — Он тревожно посмотрел на нее. — Вид у тебя не того… Что случилось-то, наконец?! Он что, пришил кого-то на твоих глазах? В автобусе? Или украл кошелек у старушки пенсионерки?!

— Хуже.

— Что — хуже?! Ты в своем уме?! Нет, постой, я тебя дальше не повезу… Вот какое-то кафе, давай остановимся, ты выпьешь и расскажешь мне все спокойно. Я не могу везти тебя на работу в таком виде.

Катя согласилась, и он остановил машину. Кафе, которое он заметил, было обычной забегаловкой — маленькое помещение с несколькими столиками, стены, выкрашенные под «пузыри», несвежие скатерти, несколько компаний по углам и стойка бара. Но Катя ничего этого не замечала, настолько она была поглощена тем, что ей удалось узнать. Дима принес ей рюмку с коньяком, себе — чашку кофе, несколько пирожков на тарелке и уселся напротив.

— Ну, рассказывай! Больше я ждать не могу! Ты меня втянула во все это, а теперь молчишь! Что ты видела?

Катя глотнула коньяка и немного согрелась. Во всяком случае, дрожать она стала меньше. Выпив все до конца, она поморщилась (коньяк был скверный) и поманила Диму пальцем, чтобы он пригнулся к ней поближе.

— Сиди крепче, а то упадешь! Он — маньяк!

— Кто?!

— Маньяк!

Дима положил надкусанный пирожок обратно на тарелку. Его лицо стало задумчивым. Он смотрел на Катю как-то странно, словно сомневался в том, отвечает ли она за свои слова. Это ее взбесило.

— Да, да, он маньяк, мой муж — маньяк! И не смотри на меня как на сумасшедшую! Все это — чистая правда, я сама видела, своими глазами!

— Успокойся и говори тише. — Его глаза приняли обычное выражение. Теперь в них светился один неподдельный интерес. — В каком смысле — он маньяк?

— В прямом! Ну что, никогда не слышал о типах, которые щупают женщин по автобусам?!

— Как?! Он из таких?! Такой тихоня… — Дима вдруг засмеялся. Катя гневно посмотрела на него, и он оборвал свой смех. — Прости, не хотел. Уж очень неожиданное сообщение. И ты уверена в этом? Он кого-то щупал?

— Кого-то! Двух женщин, одна — совсем девчонка, лет шестнадцати… Какая гадость. Боже мой, какой позор… И это…

Она хотела снова сказать «мой муж», но не смогла вымолвить это слово. Ее щеки горели, сердце стучало, как будто она долго куда-то бежала и вдруг остановилась. Она прижимала к щекам тыльную сторону ладони и загнанно оглядывалась по сторонам. Ее вид внушал жалость, и Дима ее почувствовал.

— Ну, не принимай так близко к сердцу… Не ты ведь в этом виновата… Скажи лучше — ты уверена?

— Совершенно!

— Ты была рядом?

— Совсем близко. Мне удалось сесть, хотя там было полно народу. Я его видела, как вижу сейчас тебя! И я не сомневаюсь, что права. Ошибиться невозможно. Его лицо, стоило только на него посмотреть…

— Ох ты, какая гадость… — пробормотал он. — Но лицо — это так мало! Ты видела… еще что-нибудь?

— Что ты имеешь в виду?! Я видела его глаза, я видела его руку, когда он залез к девчонке под юбку, я видела его… — Она задохнулась и заговорила тише: — Я видела его мокрые брюки, когда он вышел из автобуса и пошел к деревьям. Он шел сушить их, теперь я понимаю. И не говори, что этого мало!

— Да, этого уже многовато, — согласился Дима. — Взять тебе еще коньяка?

— Давай! — Катя горестно кивнула. — Хочу напиться, хочу принять ванну, хочу никогда его больше не видеть… Иллюзии кончились. Ты был прав — не стоило мне так цепляться за него, а тем более — его жалеть. Таких не жалеют.

— Таких бросают… — проговорил он в тон Кате, и она ничего ему не возразила. Пока он ходил за коньяком, она заставила себя собраться с мыслями, открыла сумочку, достала зеркальце, косметичку и привела себя в порядок.

«Бледная как покойница… — Она смотрела на себя в зеркальце пудреницы. — Глаза дикие, совершенно дурацкие глаза. Глаза дуры. Как я ничего, ничего не подозревала! Неужели для этого надо было вывернуть его карманы — в первый раз вывернуть их! Другие женщины знали о своих мужьях больше, потому что выворачивали им карманы, я не знала ничего. Неужели мораль так проста?! Мне всегда были противны жены, которые обыскивают своих мужей. И вот — сама. Я тоже дошла до этого».

Дима снова принес ей коньяк, она выпила опять, и ей стало совсем тепло. Он сидел напротив, курил и задумчиво смотрел на нее.

— Итак, ты решила загадку талонов… — пробормотал он наконец. — А что ты скажешь насчет ключей?

— Ключей? — Катя почти забыла о них. — Ничего не скажу. Но теперь мне кажется, что это может быть похуже, чем я думала.

— Главное — не преувеличивай! — предупредил он ее. — Он может быть маньяком, но не приписывай ему чего-то похуже. Такие типы чаще всего вполне безобидны.

— Это ты так думаешь! И почему ты уверен, что он не занимается чем-то похуже? Я, например…

— Ты, например, слишком громко говоришь, и на тебя уже смотрят, — спокойно сказал он. — И еще ты озлоблена на него и теперь хочешь обвинить его во всех смертных грехах.

— Напрасно ты…

— Ну нет! Я не напрасно так думаю! Ты же максималистка, мне ли тебя не знать! Это ужасная черта! Ты то идеализируешь человека, то начинаешь смешивать его с грязью. А люди чаще всего — не злодеи и не добрые волшебники. Надо быть снисходительней. Мне, например, жалко Игоря. Несчастный мужик, да и только… Дойти до такого…

— Ты думаешь, я не понимаю, что его должно быть жалко? — Катя заставила себя говорить тише, хотя все в ней так и кипело. — Но ты не видел ту девчонку!

— А, это одна из его пассий?

— Пассий! — фыркнула Катя. — Видел бы ты эту пассию! Ей едва шестнадцать лет, а она кончала от его руки. И была ужасно разочарована, когда он вышел.

— Подумаешь… — Он пожал плечами. — Таких девчонок полно. Стоит расстраиваться! Ты мне лучше скажи — что будешь делать?

— Не знаю.

— Скажешь ему?

Катя вздрогнула. Одна мысль о том, что ей придется поговорить с мужем начистоту, внушила ей ужас. Ей все еще было стыдно за него, как будто именно она была ответственна за то, что случилось с ним. «А не так ли я не права, что стыжусь? — спросила она себя. — Ведь, как ни поверни, я была его женой… Официально я и остаюсь ею. И если не жена виновата в таких наклонностях — то кто?! Он сам?! Он не был таким, он не был таким, когда мы поженились. Но потом он резко изменился, и еще до того, как появился Дима… Он изменился первый, а вслед за тем пришлось измениться и мне… И кто виноват? Я или он? Или мы вместе — потому что оставались мужем и женой, хотя нам давно следовало расстаться?! Может быть, такие браки, как наш, преступны? Может быть, именно они и вызывают такие отклонения? Но я ничем их не поощряла, эти отклонения… Так где же правда?»