Андрей Уланов - Найденный мир

Странно, но мысль о том, что он, вероятно, первым из людей видит живого динозавра, Обручеву пришла в голову намного позднее. В первые минуты он мог лишь смотреть, зачарованный, как вдоль опушки леса бредут шесть огромных созданий.

Они совершенно не были похожи на реконструкции палеонтологов. Кювье следовало перевернуться в гробу. Нелепый игуанодон в исполнении Мантелла, с когтем на носу, странным образом смахивал на живых ящеров сильней, чем более поздняя помесь кенгуру с крокодилом. Ящеры передвигались на четырех лапах, а не на двух; хвосты не гнулись в вертикальной плоскости и служили, кажется, противовесами для передней части тела – то один, то другой динозавр вскидывался на манер живого рычага, поднимая длинную клювастую голову к высоким веткам. И все же полного сходства не было. Основной опорой для массивного вытянутого туловища служили задние лапы: когда животное вставало на них, поднимаясь к верхушкам деревьев, оно и правда приобретало на миг сходство с великанским тушканчиком, особенно подтягивая цепкими передними лапами в пасть приглянувшиеся ветки. Движения головы были скорее птичьи; возможно, так казалось оттого, что челюсти венчал тяжелый острый клюв, напоминавший о попугаях, но в распахнутых пастях виднелись часто посаженные тупые зубы.

Из шести динозавров трое были детенышами – так заключил Обручев, глядя на неторопливую поступь животных и не только согласуясь с их размерами. Более крупные особи как бы пасли меньших, прикрывая с трех сторон. Самый большой динозавр – патриарх, вожак маленького стада – вышагивал последним, по временам оглядываясь и нервно поводя из стороны в сторону великолепным полосатым хвостом.

Расцветка животных поразила геолога особенно. Привычное к гравюрам сознание машинально раскрашивало динозавров в невнятный цвет грязного крокодила. В жизни чудовища оказались пестрыми, точно тропические ящерки. Детеныши и правда имели почти однородную буро-зеленую расцветку, но с возрастом брюхо животного светлело, спина – темнела (вожак был почти черно-белым), а на хвосте проявлялись вертикальные полосы, отчего маленькое стадо словно бы окружали три колышущихся вымпела. Узор из темных и светлых полос проявлялся и на голове, но у каждого животного – свой. Обручеву приходилось слышать, что не бывает одинаковых зебр; чертежная разметка шкуры позволяет особям отличать друг друга. Должно быть, пятна на голове ящеров служили той же цели – и у геолога не возникло и тени сомнения, что динозавры друг друга знают и различают. Это вовсе не были тупые горы мяса, какими представляли их палеонтологи. Они вели себя ничуть не менее осмысленно, чем олени или дикие быки в Старом Свете: жили стадами, берегли детенышей, подавали сигналы друг другу взмахами хвостов-вымпелов.

Обычные звери.

Просто очень, очень большие.

На глаз вожак имел в длину метров семь. Или восемь – трудно было прикинуть, глядя на подергивающийся кончик хвоста. И не меньше двух с половиной в… крестце, решил Обручев. У животного, поминутно вскидывающегося на манер колодезного журавля, постоянной оставалась только высота шарнира, то есть тазобедренного сочленения. Голова обычно находилась на том же уровне, но могла в долю мгновения взмыть еще метра на два. В общем, животное габаритами не уступало крупнейшим африканским слонам, однако сложено было гораздо легче, тем более что более половины его длины составлял плоский хвост. И все же в силу некоей иллюзии казалось, что оно существенно крупнее.

Одно из оставшихся взрослых животных – самок? – почти не уступало вожаку размерами, другое было заметно ниже и не столь ярко окрашено. Детеныши выглядели совсем маленькими, и только сосредоточившись, геолог осознавал, что каждый из них величиной почти с корову.

– Это что же за… – просипел Горшенин ошарашенно.

Лишь теперь Обручев вспомнил, что он не один.

– Это, господин боцманмат, динозаврии, – уважительно ответил Жарков, с самого начала производивший на Обручева впечатление человека начитанного, хотя и легкомысленного. – Господин Обручев, наверное, точнее скажет.

– Не скажу, – с трудом выговорил ученый. – Похожи на игуанодонов, но не больше, чем корова на оленя.

– Тьфу! – Горшенин сплюнул. – Крокодилы какие-то. На них, что ли, охотиться?

– Боюсь, что да. – Обручев пожал плечами. – Похоже, что на этих островах нет другой живности, кроме ящеров.

Боцманмат тяжело повел плечами.

– Ну, да французы и лягушек едят, – философски заключил он. – Вы, господин профессор…

– Я не профессор, – поправил геолог. – Вот Александр Михайлович – он профессор, а я не дослужился.

– Ну, так подскажите: куда этакого зверя бить лучше?

– В глаз, как белку, – рассмеялся Жарков, поднимая ружье.

Горшенин дал ему по рукам.

– Остынь! Так что, ваше высокоблагородие?

– Можно и в голову, – согласился Обручев. – Но промахнуться легко: мозг небольшой, кости тяжелые. Пуля может застрять. Лучше… в бок, чуть позади и ниже от плечевого сустава.

– Попробуем добыть детеныша, – решил Горшенин.

– А взрослые не вызверятся? – меланхолически предположил Черников.

Обручев пожал плечами:

– Эти звери еще не сталкивались с человеком. А каким образом они отреагируют на выстрел – понятия не имею.

– Так, может, они вообще людей не боятся? – предположил Жарков. – Подойти к ним поближе, чтобы уж наверняка…

Он поднялся на ноги.

Ящер-вожак вскинул голову. Из глотки его исторгся звук, которому геолог не мог подобрать определения. Точней всего было бы сказать, что зверь взял неимоверно низкую ноту на огромной трубе.

Детеныши метнулись в центр треугольника, образованного телами взрослых особей. Не переставая трубить, самки озирались в поисках врага, в то время как вожак, переступая с ноги на ногу, сделал несколько шагов в сторону обмерших горе-охотников. От его крика гудело в ушах. Полосатый хвост гипнотически метался из стороны в сторону, сшибая листья папоротников.

Первым отреагировал молчун Черников. Извернувшись на подстилке из сплетенных плаунов, он с силой врезал пятками под колени Жаркову, так что молодой матрос повалился на спину, выронив ружье.

– Ложись! – запоздало просипел Обручев, вжимаясь в пружинистый ковер. – Стреляйте в детеныша! Это его отвлечет!

Два выстрела почти слились, третий последовал сразу за ними – Горшенин разрядил второй патрон из своей двустволки. Тоненько, отчаянно засвистел детеныш. Самец-вожак сделал несколько неуверенных шагов в сторону залегших охотников, раздираемый противоположными стремлениями – защитить потомство и разделаться со внезапно обнаружившими себя врагами. Клювастая башка колыхалась вверх-вниз, когти на передних лапах бессильно драли зеленый ковер.