Ранульф Файнс - Профессионал

– У меня есть один замечательный человек, который в свое время служил в Вооруженных силах султаната, – тотчас же ухватился за предложение Спайк. – Он не женат и сносно владеет арабским. Если он согласится лететь в Оман, нужно будет оплатить расходы.

Члены Комитета были заинтригованы этим делом, не похожим ни на одно из прежних. Угроза братству коммандос была вполне реальная, хотя и непонятная, и это оправдывало их интерес. Все понимали, что на помощь полиции в подобной ситуации рассчитывать бесполезно, и единственной очевидной преградой были деньги.

– В нашем фонде достаточно средств, чтобы оплатить билет на самолет туда и обратно и три недели проживания, – сообщила Джейн, не дожидаясь, когда ее спросят.

В итоге решение было принято даже быстрее, чем ожидал Спайк. Теперь оставалось только договориться с человеком, наиболее подходящим для этой задачи.

В девять вечера в последний день февраля Мейсон ехал в своем «порше» по улицам Восточного Берлина, соблюдая все требуемые формальности. Мейсон был в форме. Он поужинал вместе со знакомым в истинно берлинском ресторане с непроизносимым названием. Время от времени навстречу из полумрака выскакивал убогий «трабант», и белые лица водителей таращились на «порше» с осязаемой враждебностью.

Проехав по своему удостоверению через контрольно-пропускной пункт «Чарли», Мейсон сразу за Бранденбургскими воротами свернул на Хеерштрассе. Движение по широкой и абсолютно прямой Хеерштрассе регулируется синхронизированными светофорами. Если держать постоянную скорость тридцать миль в час, всю улицу можно проехать без единой остановки. Мейсон быстро прикинул, что шестьдесят миль в час – это лишь простая арифметическая прогрессия. Выяснив, что и на такой скорости можно ездить без запинки, он поспорил со своими сослуживцами на пятьдесят фунтов и выиграл, промчавшись по Хеерштрассе от начала и до конца на ста двадцати милях в час.

Еще две минуты пути на север от Хеерштрассе – и Мейсон приехал в казармы Уэйвелл, где расквартирована основная часть британского гарнизона в Западном Берлине. В марте 1977 года этот гарнизон состоял из воздушно-десантного батальона, батальона валлийской гвардии и бронетанковой роты. Вся броневая мощь англичан в Берлине состояла из двенадцати танков. Союзники, французы и американцы, располагали приблизительно такими же силами, в то время как им противостояло около двенадцати тысяч танков Варшавского договора. Этим объяснялся фатализм подполковника Чарльза Гатри, под началом которого служил Мейсон, и многих офицеров союзных войск.

Мейсон снисходительно относился к соседям, особенно к французам, расквартированным севернее, на чьих складах было полно дешевого отвратительного вина, всего за три недели разъедавшего пластиковую бутылку. Французская группировка состояла в основном из призывников, от которых не было никакого толку. Правда, Мейсон делал исключение для кадровых офицеров и сержантов, многие из них успели понюхать пороху в Иностранном легионе.

О разместившихся к югу американцах Мейсон вкратце отзывался так: «Полно снаряжения, полно денег, и у них непомерно толстые жены, не слезающие с диеты из гамбургеров и прочей дряни».

«Порше» с ревом промчался мимо свинарника, где капрал-тыловик кормил своих питомцев помоями из столовой. Остановившись перед общежитием офицеров, Мейсон вышел из машины и поежился на холодном ветру.

Войдя в фойе, он проверил свой почтовый ящик. Ничего: никто его не любит. Мейсон поднялся наверх, в холл. Даже бильярдный стол был пуст. Появившийся из ниоткуда гвардеец Коулмен, опрятный, словно выстиранный пингвин, предложил Мейсону джин с тоником, не дожидаясь, когда его об этом попросят.

– Господин капитан, для вас сообщение. Поступило с час назад. Пожалуйста, сэр, позвоните в Лондон своему дяде.

Единственный «дядя» Мейсона никогда не бывал в Лондоне. Мейсон вздохнул, тем не менее ощутив знакомую дрожь предчувствия, как бывало всегда, когда ему звонил Спайк Аллен. Он взял со стола свежий номер «Таймс», решив посвятить пять минут смакованию коктейля.

Краткий покой был нарушен двумя шумными лейтенантами, плюхнувшимися в соседние кресла.

– Вчера я чуть не раскрутил Анджелу, – вполголоса похвалился один с тошнотворным самодовольством. – Но вот чертовское невезение, – продолжал младший лейтенант. – Когда очаровательная Анджи уже раздвинула восхитительные загорелые ножки, прямо под окнами квартиры какой-то дикий кабан из Грюнвальда совершил набег на мусорные баки Эверли.

Эверли были супружеской парой из Кента, а по их молодой няне сходили с ума почти все неженатые офицеры в казармах Уэйвелл. Для Мейсона оставалось загадкой, как этому неказистому сопляку удалось завоевать ее расположение. Когда гарнизон в прошлый раз был поднят по тревоге «Детская лошадка» (кодовое наименование для отработки ответных действий НАТО на советское вторжение), тогдашний возлюбленный Анджелы не смог вовремя занять свой боевой пост и, как следствие, был на три месяца лишен возможности покидать гарнизон.

Мучитель Мейсона продолжал жаловаться:

– Грохот мусорных баков разбудил детей Эверли, они подняли крик. Анджела буквально застыла на мне. Она сразу же заартачилась. Этих чертовых свиней надо перестрелять.

Мейсон недовольно буркнул себе под нос, мысленно поздравляя кабанов, любящих мусорные баки, и отправился заказывать телефонный разговор с Англией. Поскольку время было позднее, его соединили практически сразу же. Спайк объяснил подоплеку операции в Маскате. Несомненно, Мейсон как нельзя лучше подходил для этого задания. Спайк уже зарезервировал для него билет на рейс из аэропорта Хитроу пятого марта в десять утра.

– Как всегда, со временем ты подгадал хуже некуда.

Мейсон мысленно выругал свое невезение. Четвертого марта у него начинался ежегодный отпуск. Вместе с приятелем-офицером он собрался провести две недели на горнолыжном курорте в Италии. Мейсон сознавал, что ему ни за что не освободиться от своих служебных обязанностей в Берлине до полудня четвертого марта. С другой стороны, он никогда не подводил Спайка. Решение было принято.

– Я посмотрю, как у меня со временем, Спайк, и перезвоню через час-два.

Мейсон сделал несколько звонков, и его настроение начало потихоньку улучшаться. Второй раз он позвонил Спайку из телефона-автомата, стоящего за пределами воинской части. Телефон в холле офицерского общежития никак не подходил для конфиденциальных разговоров.

– Улизнув в отпуск этак на семь часов раньше положенного, – с некоторым облегчением сказал Мейсон, – подкупив сержанта королевской военной полиции и всю ночь четвертого марта гоня машину на полной скорости, я едва-едва успею на самолет. Мой друг-горнолыжник, если его кто-нибудь спросит, подтвердит, что я был вместе с ним в итальянских Альпах, где мы пили глинтвейн и справлялись с самыми сложными трассами. Полагаю, он решил, что я собираюсь провести две недели в разврате с чужой женой. – Он добавил в голос твердую нотку. – Так что я полностью в твоем распоряжении, Спайк, если только и ты готов нарушить кое-какие ваши правила.