Дмитрий Савочкин - Тростниковые волки

Я выдохнул, запрокинул голову и покрутил её немного вправо-влево, чтобы размять шею. Затем медленно прошёлся по комнате, подойдя почти вплотную к гобелену с «Неизвестной». Вблизи было видно, насколько это отличная работа. Каждый стежок был на своём месте, аккуратно повторяя мазки Крамского. Я покачал головой и повернулся, чтобы уходить, но тут увидел какую-то тень у стены, под ковром. Я внимательно осмотрел угол, в котором висел ковёр, затем осторожно подошёл. Ковёр слегка колыхнулся из-за движения воздуха, вызванного мною.

Я протянул руку и резко отдёрнул ковер в сторону.

На меня в упор смотрела Гадалка.

Её стеклянные глаза навеки замерли с выражением недоумения, рот был чуть приоткрыт, а ниже, над линией бус, зияла широкая щель перерезанного от уха до уха горла. Гадалка сидела в большом мягком кресле с подголовником, установленным в широкой нише, скрытой ковром. Из ниши не было других выходов. Внизу, под креслом, была лужа крови, которая едва не вытекла из-под ковра и которую я, похоже, и принял за странную тень.

Я поднял руку и осторожно, стараясь не оставлять отпечатков пальцев, закрыл Гадалке глаза. Вот и доигралась ты со своей кармой и со своим предназначением. Доэкспериментировалась.

Я решительно прошёл в первую комнату и снял со стены карту звёздного неба. Уже в дверях я сообразил, что здесь могут быть Вербины отпечатки, поставил на пол картину и прошёлся во всем поверхностям в доме носовым платком. Затем поднял картину, выключил свет и вышел. Когда я уже закрывал за собой дверь, у меня зазвонил телефон.

– Ало, Клёст? Добрый вечер, это Клочко вас беспокоит. Послушайте, у нас тут такая чертовщина творится…

– Да?

– В общем… не важно. Я вам звоню, потому что мой пациент… ну вы поняли кто… попросил у вас кое-что уточнить. Дело в том, что он уверен, будто за ним придут. И придут буквально с минуты на минуту, не знаю, право слово… мне уже казалось, что он выздоравливает… Так что я тут сижу пока с ним, надеюсь дождаться какой-то ремиссии или хотя бы пока он уснёт. Так вот, о чём я. В общем, в связи с этими ожиданиями он как бы… ну… подтягивает хвосты, возвращает долги и так далее. Так вот он просит уточнить у вас: передали ли вы деду по поводу белок? Не знаю, ей-богу, какое это имеет для него значение…

– Да, передал, – ответил я, – дайте ему трубку, я сам ему расскажу. Он мне тоже кое-что должен…

Отель «Заблудившийся единорог» был погружён во тьму. Горели фонари перед входом, и из фойе слабо пробивался какой-то свет, но ни одно окно не светилось, как будто здание покинули все его обитатели.

– Вы уверены, что он открыт? – спросил водитель.

– Да, уверен, – сказал я, – ждите здесь. Я скоро вернусь.

Я прошёл в фойе гостиницы и остановился ненадолго, чтобы глаза привыкли к темноте. Единственный источник света находился внизу, под стойкой рецепции, освещая пространство за ней ровным голубоватым светом. Больше ни одна лампа не горела. Я огляделся по сторонам в поисках кого-то, у кого можно было бы взять ключ, но в фойе было пусто.

– Здесь есть кто-нибудь? – позвал я.

Тишина.

– Алё-о-о! – Я подошёл к рецепции. – Кто-нибудь есть?

Прямо на стойке рецепции лежал ключ – я посмотрел на бирку и увидел, что он от моего номера. Ещё раз оглянувшись, я взял ключ со стойки и пошёл наверх.

По тёмному коридору я дошёл до своей двери, открыл её и поклацал светом – электричества не было. Я достал фонарик, прошёл к кровати, включил ноутбук и разложил рядом карту области и картину со звёздным неба. У них были различные масштабы, и мне пришлось порядком повозиться с электронной картой и накладыванием картины неба прямо на монитор компьютера, на котором я отмечал фломастером точки соприкосновения. В конце концов световые точки картины совпали с населёнными пунктами на карте. Совместив верхнюю из двух крупнейших звёзд с Каменец-Подольским, а нижнюю – с Хотином, я получил среднюю прямо посреди леса. Аккуратно измерив положение этой точки, я перенёс её на бумажную карту области. Если я всё понял правильно, это и есть могила Брейгеля, что бы она собой ни представляла.

Я зашёл в ванную, умылся, сполоснул рану на голове и, как мог, обработал её зелёнкой. Затем переоделся, нацепив на себя пояс для инструментов и жилет, в которые я рассовал разные мелочи, выключил компьютер, взял с кровати карту и вышел.

В отеле по-прежнему не было света, не считая ровного сияния в фойе из-под стойки рецепции. Прямо посреди этого сияния стояла Марыля и смотрела на меня, не говоря ни слова. Я прошёл мимо и у самого выхода остановился, затем оглянулся. Марыля представляла собой тёмный силуэт на фоне голубоватой деревянной стены, чем-то похожий на маленькое дерево. Она медленно подняла правую руку и помахала мне. На светлом фоне было отчётливо видно, что у силуэта её руки не хватает трёх пальцев.

Мы выехали из города на запад, затем свернули налево, на узкую разбитую дорогу без обочин. Мы проехали Довжок, затем поворот на Суржу. По обеим сторонам дороги потянулись сады с серо-синими деревьями – луна перекрашивала весь мир вокруг по своему усмотрению. За поворотом на Нагоряны начался лес. Мы проехали по Княгинину – мне приходилось всё время показывать дорогу, водитель был не местным, – и через пару километров я попросил остановить. Сверился по компасу и GPS. Мы осторожно поехали дальше, до первого же поворота направо. Здесь начиналась отвратительная грунтовка, которая скоро упёрлась в какую-то изгородь.

– Вот, – я показал направо, – видишь просеку?

– Вижу, – задумчиво ответил водитель.

– Нам туда, – сказал я.

Мы объехали непонятные колдобины и поехали через лес. Если верить карте и моей интуиции, это был тот самый лес. Просека пару раз несильно вильнула и один раз повернула на сорок пять градусов. С каждым метром, казалось, она становилась всё уже и уже. Даже и не знаю, зачем нужны такие узкие просеки.

Внезапно свет фар выхватил впереди автомобиль, полностью перегородивший дорогу.

– Вот чёрт! – воскликнул водитель и нажал на клаксон.

– Тихо! – прикрикнул на него я.

– Так чего? – удивлённо сказал водитель. – Мы ж не проедем. Нам хозяин машины нужен, по-любому.

– Я хозяин машины, – сказал я.

Автомобиль стоял с выключенным двигателем и светом. Внутри никого не было видно – видимо, Русалка ушла в лес. Я открыл машину запасным ключом и залез в багажник. Под двойным дном лежал холст с завёрнутым в него отцовским ружьём. Верба о нём не знала, а значит, не знала и Русалка. Я аккуратно развернул холст и проверил затвор. Всё в порядке, работает.