Николай Усков - Семь ангелов

С трудом удалось Иоанне протиснуться по улицам, поскольку народ запрудил всю мостовую, свисал из окон и с крыш. Женщины бросали ей цветы, а мужчины, разинув рты, пожирали похотливыми глазами.

В совете Иоанну посадили на лучший стул, установленный, будто трон, во главе зала. Стул этот скрипел немилосердно, поэтому госпоже пришлось сидеть очень прямо и почти неподвижно. Выслушав присягу Марселя, королева подтвердила все привилегии, данные ее предками городу, и вкратце изложила причину своего прибытия. С ее слов выходило, что Венгерский король пришел в Неаполь не затем, чтобы отомстить за убийство брата своего Андрея, но по причине врожденного бешенства. А потому долг Марселя во всем помочь своей несчастной королеве. Хоть и была замужем, назвала себя бедной вдовой, которую некому защитить, кроме верных марсельцев. Клянусь, что глаза Иоанны были полны слез, а голос дрожал так, что даже я на мгновение поверил в ее искренность. Патриции в едином порыве стали кричать, что прямо сейчас, бросив жен и детей, отправятся в Неаполь. И, несомненно, одержат верх над жалким варваром. Госпожа Иоанна шмыгнула носом, покрасневшими глазами обвела грузные фигуры своих новоявленных защитников и слабым голосом принялась отговаривать их от столь геройского поступка, достойного римлян. В этих речах провела она много времени, расписывая свирепость и коварство венгров. Патриции, кажется, стали сожалеть о своем предложении. И тут госпожа как будто замялась, а потом осенила себя крестным знамением и, призвав в свидетели Господа, объявила:

– Я жена вам всем и не могу отдать на заклание супостату лучших своих мужей, – у собравшихся эти слова вызвали явный вздох облегчения. Патриции замерли и обратились в слух, а Иоанна продолжала:

– Не дам в обиду наиславнейших мужей своего королевства. Никому. Лучше умру среди вас в нищете и унижении, но не пошлю на погибель! – И опять зал словно выдохнул.

– Поклянитесь, что не откажете мне хотя бы в стакане воды, когда придет мой час предстать перед Создателем, – королева прикрыла глаза и плотно сжала губы, словно была готова принять самый жестокий ответ с подобающим достоинством.

– Бери все, госпожа, – заголосили обрадовавшиеся патриции, которых избавили от необходимости рисковать жизнью. Королева молчала, потом медленно приоткрыла глаза. Теперь в них читалось удивление и признательность.

– Нашла я в Марселе не только людей храбрых, но и великодушных.

– Да здравствует наша королева! – ликовали патриции.

– Нашла я в Марселе не только людей великодушных, – продолжала Иоанна, – но и щедрых.

– Да здравствует наша королева!

– Столь славные люди не лишат бедную вдову своей помощи.

– Скажи, что сделать!

Иоанна замолчала. Вновь прикрыла глаза. Наконец, медленно произнесла:

– Мне нужно десять тысяч флоринов.

Тут на лица патрициев опустилась ночь. Они принялись изучать шахматный узор пола, будто бы в нем были скрыты ответы на главные вопросы мироздания.

Иоанна немного помолчала и начала тихо всхлипывать. Любовник ее, Энрико, крикнул:

– Вина госпоже Иоанне, бессердечные вы люди! – Мальчишка, кажется, сам был готов разреветься.

По справедливости, присутствующие были не бессердечными, а здравомыслящими. Наконец, заговорил старший из них, которого на народном наречии называют мэром:

– Милостивая госпожа, готовы тебе служить, ибо ты наша королева. Но дай нам срок, чтобы мы могли достать столь большую сумму денег.

Иоанна отхлебнула вина из кубка, который ей, наконец, доставили, всхлипнула и произнесла:

– Спасибо, – голос ее стал ядовитым, – знала, что в этом мире стоит рассчитывать лишь на милосердие Всевышнего. – Королева вновь закрыла глаза. Слезы текли по ее щекам, а грудь вздымалась самым угрожающим для меня образом.

– Достанем денег! – мрачно, но уверенно произнес один из патрициев с бородавкой на носу. Все оглянулись на него с удивлением и ненавистью.

– Не надо, – объявила королева. – Видно, судьба моя такова, что должна я забыть правду и закон. Пусть гибнет вдовица и сирота под копытами варвара. Пусть торжествует дьявол, пусть гордится своей победой враг рода человеческого, – голос Иоанны, сорвавшийся было на крик, вновь стал тихим. – Пусть… В смирении приму я волю Господню. – В зале повисло молчание. Красный от стыда мэр заговорил:

– Госпожа, дай нам день, и завтра объявим о своем решении.

– Завтра?! – насмешливо переспросила королева и умолкла, окинув гневным взором пристыженных патрициев.

– Я даю три тысячи флоринов, – веско заявил гражданин с бородавкой. Он гордо оглядел своих товарищей. По залу пронесся шепот.

– Я даю столько же, – гаркнул другой.

– Спасибо, – прошептала Иоанна, которая, казалось, уже давно находится при Царе Небесном и деньгами больше не интересуется.

– А у меня есть тысяча, – вышел вперед хлипкий юнец в бархатной шапочке.

– И тебе спасибо, прекрасный юноша, – улыбнулась королева.

Через четверть часа получила она от марсельцев тринадцать тысяч флоринов.

Если так пойдет и в других городах богатого графства Прованс, труднее будет сторговаться с королевой. Наше правило – иметь сильных мира сего слабыми. Решение нашел я быстро. И тотчас приступил к его исполнению.

Утром Алехин по привычке совершил часовую пробежку в парке. Она часто заменяла ему прогулку, которой, по его мнению, недоставало визуальной динамики. Бег напоминал зеппинг – бездумное переключение каналов телевизора, только под открытым небом и при минимальной технической оснащенности. К тому же бег как занятие полезное оправдывал потраченное на него время. «Бегал», еще лучше – «занимался джоггингом» звучало неизмеримо собраннее, чем «гулял» или «бродил». «Гуляют» и «бродят» те, кто лишен позитивной цели и не готов к созидательным усилиям, – считал Алехин, – они созерцают, но не действуют.

Приняв душ, он надел плавки и в таком виде вышел к Лизе, которая завтракала прямо у воды. Там была установлена беседка, покрытая на османский манер прозрачным белым тюлем. Нежный морской ветер романтически трепал легкие занавеси. Лиза лежала на канапе и ковыряла фруктовый салат.

– Гадость какая! – фыркнул Алехин. – А есть что-нибудь не настолько женское?

– Овсяная каша, омлет, сыр, колбасы, – Лиза указала на серебряные резервуары, какие он видел обычно в гостиницах. – Собираешься плавать? – протянула она, с интересом разглядывая любовника. Лиза еще не привыкла видеть его голым. Кен стоял к ней спиной и энергично накладывал в тарелку то, что в гостиницах именовали scrambled eggs:

– Ага! Поплаваю после завтрака. Классное здесь место. – Он обернулся и подмигнул ей.