Андрей Рубанов - Живая земля

– Я Пружинов, – представился испитой. – Никита Никитович.

Его серые глаза смотрели смело, холодно и одновременно весело – такой взгляд мать Дениса называла «бесстыжий».

– Здрасьте, – тихо сказал Денис.

– Эй, – позвал Никита Никитович, поднимая взгляд к потолку. – Покажите кино!

Узор на экране исчез, и появилась картинка: хохочущие, ярко одетые молодые люди в просторном зале, множество заваленных бумагой столов, а один стол, самый широкий, свободен от бумаг, на нем бутылки и прочая посуда; меж веселых и молодых – кто-то старый и мрачный, в инвалидной коляске.

Отца и мать Денис узнал сразу. Оба юные, раскрасневшиеся; забавные прически, порывистые жесты.

– Этой записи сорок лет, – произнес Пружинов, ностальгически ухмыляясь; опять показались его десны; что-то было у него не так с лицом, немного не хватало кожи под носом и на щеках, и губы раздвигались шире, чем нужно, жили отдельно, неестественно активно, чуть нелепо.

– Смотри, смотри, – провозгласил он. – Интересное кино. Для тебя берег. Знал, что мы однажды увидимся. Ты наблюдаешь традиционную пятничную пьянку в редакции журнала «Самый-Самый». Мосластый в идиотской рубашке – это я. Красавица в лиловом – твоя мама. Рядом с ней – твой папа. Он уже тогда от Варвары не отходил. Но, скажу тебе, долго обхаживал, года два или три… – Пружинов грубо хохотнул. – Мама твоя была разборчивая девушка… Старик в коляске – хозяин журнала, некто Михаил Евграфович Пушков-Рыльцев. Остальных ты не знаешь.

– Знаю, – возразил Денис. – Вон тот – Георгий Деготь.

– Правильно. Гоша. Он тоже погиб.

– А вы уцелели, – сказал Денис.

– Я? – Пружинов опять ухмыльнулся. От него сильно пахло коньяком. – Ну… Не только я. Мама твоя, и Валя Мертваго, и Годунов… (У него зазвенел телефон, он посмотрел на экран и сбросил звонок.) А я… Мне, Дениска, в каком-то смысле пришлось хуже всех. Тут (он ткнул пальцем в телевизор) я еще нормальный человек. Подающий, бля, надежды репортер. Юн, свеж, нищ и тощ. И наивен, да. Как все журналисты…

– А теперь?

– А теперь я чудовище, – небрежно ответил Пружинов. – Главный мозгоправ в этой части света.

– Наслышан, – сказал Денис и ощутил новый прилив робости: все-таки перед ним стоял один из богатейших и самых влиятельных людей страны, директор-распорядитель Нулевого канала, и, когда этот человек назвал себя чудовищем, Денису захотелось пожалеть его: пьяноватый малый без возраста (то ли тридцать пять, то ли пятьдесят восемь) был никакое не чудовище, а самый обыкновенный работяга, вконец измученный ответственностью.

– О! – крикнул Пружинов, опять ткнув пальцем в экран. – Смотри! Сейчас я буду приставать к твоей будущей маме. А твой будущий папа обидится, уйдет в угол и там быстро напьется… – Он хрипло рассмеялся: – Эх, бля! Вот были времена! Золотые! И ведь ничего назад не отмотаешь… А хочется. Назад, в невинность…

– В старые времена, – подсказал Денис.

– На хер времена! – Рот богатейшего и влиятельнейшего съехал вниз и вбок, но тут же вернулся на место. – Молодость! Вот чего жаль. Я, бля, восемь миллионов юаней в себя вложил. Семнадцать операций, стволовые клетки, обезьяньи железы… Какие-то, бля, вытяжки, удаление гена старения… Двадцать два профессора подписали бумажку, что у меня организм тридцатилетнего юноши. А это не так. Хоть убей, нет у меня такого ощущения…

Денис кашлянул и сказал:

– Мне надо позвонить.

– Сейчас позвонишь, – ответил Пружинов. – Только кому? Годунову, что ли?

– Да.

– Не получится. Твой Годунов сидит в кутузке. Арестован за оскорбление представителя власти на сто часов. Извини, Денис, но даже я не могу ничего сделать. Когда тебя украли, наш писатель затеял поиски, побежал в милицию, написал заявление, устроил скандал… Какому-то сержанту морду набил… Вот его и посадили. У нас с этим строго. Вживят ему нехилую порцию уважения к закону… Потом выгонят к черту.

– Кстати, – сказал Денис, – насчет «выгонят к черту». А где я нахожусь?

Пружинов отмахнулся:

– Не важно. Нет времени. Тебе все вживят. А лучше – подожди до утра, я сам расскажу, а то в этом блядском городишке никому верить нельзя… В самолет сядем – и расскажу.

– В самолет?

Пружинов кивнул.

– Утром летим в Москву. Заберем у Глеба семечко.

«Разумеется, – подумал Денис. – Глупо думать, что этот человек ничего не знает. Его врачи за несколько часов вылечили мою дырявую шкуру; значит, тут есть и мастера ковыряния в мозгах».

– Глеб его не отдаст, – сказал он.

Пружинов изумился, даже слегка подпрыгнул.

– Мне? – спросил он. – Не отдаст? А кому отдаст? Может, он хочет его подарить храму животворящего стебля? Никуда твой Глеб не денется.

– Он с вами даже разговаривать не станет.

– Фигня, – сказал богатейший и влиятельнейший, снова посмотрел вверх и грубо выкрикнул:

– Эй, дозу мне!

Мгновенно и бесшумно появился двухметровый малый в шикарном костюме с коньячным бокалом на подносе. Пружинов выпил, и малый исчез. Богатейший и влиятельнейший перехватил взгляд Дениса и деловито пояснил:

– Бухаю. Дожил до старости и только недавно понял, что лучше алкоголя ничего нет. И стимулирует, и расслабляет. Остальное – говно. И наркота, и мякоть стебля, и нейровозбудители. А про твоего Глеба я все знаю. И про него, и про тебя, и про зародыш. Последний раз вы виделись на сорок седьмом этаже башни «Ломоносов», возле аэропорта. Уговорились, что ты полетишь в Новую Москву, а Глеб переберется в другое место. Ты не будешь знать куда. Завтра в шестнадцать ноль-ноль ты и Таня, девушка Глеба, должны сидеть в некоем питейном заведении под названием «Чайник». Вам принесут телефон. С шестнадцати до шестнадцати ноль пяти Глеб позвонит. Ты скажешь ему кодовые слова. Если за тобой будет хвост или кто-то в момент звонка приставит тебе ко лбу пистолет – ты скажешь: «Все в порядке, Глеб, все в полном порядке». Если хвоста и пистолета не будет – ты скажешь: «Все нормально». Потом Глеб сообщит тебе адрес, и ты пойдешь на рандеву. Правильно?

– У вас есть сканер, – пробормотал Денис.

– У меня все есть, – небрежно ответил Пружинов. – У меня, мой юный друг, есть такие штуки, что я и сам уже не рад, что они у меня есть… Я сейчас вот так сделаю, – он щелкнул пальцами, – и через три часа мне приведут твою точную копию. Реплику Герца Дениса Савельевича, серийный номер такой-то. Она будет говорить твоим голосом. У нее будет твой характер, твои привычки. Твой запах изо рта. Родная мама не отличит. (Богатейший и влиятельнейший хмыкнул.) Ну, мама, может, и отличит, а вот Глеб – вряд ли… Собственно, ты мне не нужен. (Богатейший и влиятельнейший сунул руки в карманы и задрал подбородок.) Но! Во-первых, я хорошо знал твоего отца, и маму твою знаю, и обязан о тебе позаботиться. Во-вторых, я, Дениска, тебе жизнь спас. Если бы мои люди опоздали хоть на час – ты бы погиб. Один из побегов почти проткнул печень. Истек бы кровью – и привет… Эти сектанты – реальные палачи. Жаль, предстоятель утек, он, бля, хитрый… Остальных мы взяли, но от них проку мало…