Андрей Рубанов - Живая земля

Денис выдвинул ящик из-под стула.

– Нам надо было сразу тебе его отдать, – пробормотал он. – Глеб остался бы жив…

– Чего ж не отдали?

– Сомневались.

– Во мне?

– В себе, – сказал Денис. – А что ты с ним сделаешь?

– Увезу, – ответил зеленый человек. – Его надо подальше от людей держать. Чем дальше – тем лучше. Есть у меня парнишка надежный, из наших… Хороший малый. Тридцать лет живет, как доктор прописал. Где – не скажу. Но место глухое, дальнее…

Модест взялся за ручку, поднял контейнер, взвесил в руке.

– Слушай, – сказал Денис. – А может, его на самом деле – под Купол? Бросим в почву – и все, нет никакого Купола!

– А дальше что? Все разложенцы резко заживут правильной жизнью?

– Да, – сказал Денис. – Ты прав, Модест. Не заживут. Забирай. Увези к парнишке надежному. И не говори куда.

– Не скажу, – серьезно произнес Модест. – Ладно, брат. Дай мне тряпицу какую, завернуть ящик, а то – сам знаешь…

Денис высыпал дрова – запахло баней, деревней, правильной жизнью – отдал мешок и спохватился.

– Погоди, Модест. Слушай… Говорят, что семя стебля ни в коем случае не должно соприкасаться с водой. Но если семена упокоены во прахе… ну, то есть лежат в земле – там же есть всякие грунтовые воды…

Собственно, он не очень знал, что такое правильная жизнь. И тем более не знал, чем она пахнет. Но догадывался, что пахнет она просто. Дровами, штопаными телогрейками, женой, снегом, чаем. Еще – кровью разрубленных на части врагов. Конечно, она пахнет не только примитивными навозными радостями физического труда; она может иметь запах сверхмощных литиевых аккумуляторов и даже ракет для суборбитальных полетов; тут главное – куда и зачем летать; кого и зачем питать от тех аккумуляторов.

– Чудак, – сказал Модест. – Ты, видать, географию плохо учил. А я – мутант, гомо флорус, я про почву и воду знаю все. Что значит «лежат в земле»? Какую землю ты имеешь в виду? Под нашими ногами – много километров осадочных пород, там есть плотные, глинистые слои, они вообще не пропускают воду…

Модест нахмурился, переложил ящик из руки в руку.

– Но это семя, – задумчиво произнес он, – не лежало в земле ни одной минуты. Это клон. Его вырастили искусственно.

– Откуда знаешь?

– Слишком слабый ток.

– Слабый? – изумился Денис. – Я этот проклятый ток за десять метров чувствую.

Модест покачал головой.

– От настоящего семени, – сказал он, – ток должен быть сильнее. Во много раз. Если бы это было настоящее семя, ты бы к нему вообще не подошел. Извини за прямоту – просто обосрался бы. От страха.

Денис помедлил. «Сейчас, – подумал он, – контейнер с семенем стебля исчезнет из моей жизни, и хочется верить, что навсегда; из-за него погиб мой друг и сам я едва не погиб; почему я ничего не чувствую?»

– А кто, – спросил он, – тебе это все сказал?

– Никто, – ответил Модест. – Я просто знаю, и все. С детства. Ты знаешь, как дышать, как есть и пить, – а я знаю, что такое семя стебля.

– И ты знаешь, что с ним делать?

– Да. Знаю.

– Скажешь?

Модест вздохнул.

– Ничего с ним не надо делать. Пусть лежит. Пребывает в покое. А где оно лежит и как оно лежит – не должен знать ни один гомо сапиенс.

– А потом что?

– Ничего. Если с ним что-то произойдет – оно произойдет само собой. Без твоего или моего участия.

В печке звонко треснуло, и пламя загудело на полтона выше.

– Значит, Модест, ты не сеятель, – сказал Денис.

– Конечно нет. Какой же я сеятель? Я обычный зеленый человек.

Денис подумал, посмотрел на печку, на свою телогрейку, на висящую рядом кроличью шубу Тани и сказал:

– И я не сеятель.

Модест переступил с ноги на ногу.

– Сеятель ты или не сеятель – через два часа жду тебя внизу. Снег будем чистить. У подъезда и возле троллейбусной остановки. Лопату не забудь.

– Не забуду, – ответил Денис. – Что за разговоры, Модест? Когда, черт возьми, такое бывало, чтобы я забывал свою лопату?