Андрей Рубанов - Живая земля

Дай телефон, сказал Денис. Я поговорю с нашим общим другом.

Глеб ответил после первого же гудка: голос хриплый, больной, скверная дикция, хотелось отодвинуть аппарат подальше от уха, как если бы радиоволны могли передавать не только звуки, но и слюну, вылетающую из мокрого рта.

– Наконец-то! Надеюсь, у тебя все нормально?

– Отлично, – ответил Денис.

– Ты мне нужен, брат. Приходи.

Студеникин сипло прокашлялся, стал бормотать, быстро, одышливо, проглатывая слова:

– Приходи давай. Сегодня. Обязательно сегодня, понял? Все брось и приходи. Ночью. Только один, понял? Один! Когда будешь готов, позвони, я скажу адрес… Не придешь – будешь всю жизнь жалеть, понял?

И опять задохнулся в длинном кашле.

– Я не смогу сегодня, – сказал Денис.

– Сможешь.

Таня продолжала ждать. Со слабой усмешкой наблюдала, как заходит в «Евроблины» очередная веселая компания.

– Что-то случилось? – спросил Денис.

Глеб нетрезво захихикал:

– Ты не понимаешь?

– Нет!

– Время настало, брат, – прошептал Студеникин. – Время настало. Приходи. Я больше не могу.

Денис не стал уточнять, какое время настало, для чего. Нажал кнопку, отдал Тане телефон.

– Очередная проблема? – ледяным тоном осведомилась она. – Крутой расклад? Бросай все и будь там, где я скажу? И не опаздывай?

– Не твое дело, – сухо ответил Денис и зашагал прочь.

Надо было искать такси, ехать в больницу. Надо было найти деньги. Разыскать Модеста, занять у него. Или, лучше, зайти к Вовочке, вечерами он всегда дома.

Зашагал, быстро, не оглядываясь. Врач сказал, что у Годунова инфаркт. Старый Гарри нянчил вывернутую левую руку, стонал, матерился. Рассказывал, что у него все натуральное, и сосуды, и мотор, и печень, и желудок, ни грамма пластмассы, пятьсот тысяч километров без капремонта, а врач смотрел озабоченно и скороговоркой отдавал команды медсестре: пять кубов того, десять – этого, капельницу, звоните в стационар, пусть готовят палату интенсивной терапии и реаниматоров…

«Не умрет, – сказал себе Денис. – Не умрет. Такие должны жить долго. Желательно – вечно».

Вовочка был томный, печальный и сутулился больше обычного. «Он годится Годунову в сыновья, – подумал Денис, – а выглядит старше. Неопрятный мужичок, как бы нарисованный малоталантливым художником и потом этим же художником полустертый и так оставленный. Правда, чисто выбрит, – когда жил у матери, брился каждое утро, долго; ванну занимал на целый час. Такие бледные мужички с вялыми плечами всегда тщательно бреются, иначе выглядят совсем неказисто».

– Хорошо, что ты пришел, – сказал Вовочка, явно искренне обрадованный. – Давай чай пить.

– Времени нет, – ответил Денис. – У меня беда.

Выслушав, Вовочка официально подобрал живот.

– В больницу ехать не обязательно. Туристу из Новой Москвы обеспечат первоклассный уход. Инструкция номер семнадцать – двадцать пять: приезжие из Новой Москвы приравниваются к иностранным гостям и имеют преимущественное право обслуживания в местах общественного питания, а также при оказании медицинской помощи. Понял? Иди на кухню, доставай конфеты. Мать не звонила?

Кухня Денису не нравилась, и вся квартира не нравилась, хотя Вовочка на своей загадочной налоговой службе имел неплохой оклад и даже содержал домработницу. И матери тоже не нравилось это просторное сумрачное логовище, обставленное без мысли и идеи, нелепыми шкафами, столами, диванами: Вовочка неоднократно предлагал ей переехать к нему, оставив квартиру сыну, но мать не хотела, отказывалась: неуютно, а главное – седьмой этаж, подруги не поймут. Скажут – продалась за комфорт…

– Не звонила и не позвонит, – сказал Денис, садясь за стол.

– Я могу ее найти.

– Зачем? – спросил Денис. – Ты что, не читал медицинский справочник? Сначала – зеленые пятна, потом – резкое удлинение костей, деформация скелета, вырождение пищеварительного тракта… Она права – лучше этого не видеть. Точнее, лучше пусть она не видит нас, которые ее видят, понимаешь? Есть специальные хосписы, там таких, как она, бесплатно пускают жить, во всем помогают…

– А я, – тихо сказал Вовочка, – тебе хочу помочь. Ей не помог – зато тебе помогу. Я люблю твою мать, и тебя люблю как сына. Конечно, я тебе не отец, но…

Вовочка стушевался и бесшумно отпил из чашки с отбитым краем.

– Зачем мне помогать? – спросил Денис. – Я в порядке.

– Помнишь, ты спросил, в чем заключается моя работа?

– Помню.

– Я не налоговый инспектор, – твердо объявил Вовочка. – У меня другие обязанности. Я, Денис, сотрудник Нулевого канала. Старший куратор отдела демографии. Действую негласно. Рассказывая тебе все это, я совершаю должностное преступление. Но мне наплевать, я Варю люблю и все для нее готов сделать… Я бы ей… Я ради нее…

Он тяжело вздохнул.

– Знаю, – сказал Денис. – Понял. Ты ловишь талантливых. И отправляешь их под Купол.

– Я не отправляю, – возразил Вовочка. – Отправкой занимается другой отдел. Моя функция – отследить, протестировать, составить анкеты и доложить по начальству. И насчет талантливых ты тоже… В общем, долго рассказывать. Я куратор этого района, у меня база данных на семьдесят тысяч детей, подростков и молодых людей в возрасте от двенадцати до двадцати трех лет. Информация поступает из школ и университетов. Я ее обрабатываю. Основных показателей около ста пятидесяти. Критическое мышление, независимость суждений, скорость принятия решений, последовательность исполнения принятого решения и так далее… Чтоб ты понял, я отслеживаю не талантливых людей, а тех, у кого самый твердый характер. Упрямцев, бунтарей. Но, конечно, глупые бунтари не интересуют мое начальство…

– Я с вашим начальством знаком, – сказал Денис.

– Знаю, – ответил Вовочка. – На тебя приходила ориентировка, еще весной.

– Хо! – воскликнул Денис. – Дай угадаю. В конце марта?

– Точно. Теперь слушай меня внимательно. Ты не подходишь под требования. Какие-то показатели отличные, какие-то посредственные. Я могу показать тебе досье, но ты все равно ничего не поймешь…

– Спасибо, – усмехнулся Денис. – Мне неинтересно.

– Ты недотягиваешь совсем чуть-чуть, – продолжал Вовочка. – Скажем, по шкале Суркова у тебя отличные показатели, но логика хромает, и способности к маневру низкие… Говоря простым языком, Денис, ты не умеешь менять свои убеждения. Даже под воздействием критической массы объективных факторов. Еще проще: в детстве тебе внушили, что черное – это белое, и ты живешь с этим убеждением… А потом жизнь подводит тебя к мысли, что черное – это все-таки черное, а никак не белое, но ты упрямо продолжаешь верить в то, что тебе внушили. Более того, ты готов стоять до конца…

– Да, – спокойно кивнул Денис. – Я люблю стоять до конца. Это мне хорошо внушили.