Дин Кунц - Холодный огонь

Незнакомец бережно протирал ему лицо холодной водой, иногда прикладывал ко лбу ледяную мокрую тряпку.

Приподняв и придерживая голову Джима, он влил ему в рот через соломинку несколько сладковатых капель. Джиму не хотелось пить, но в глазах незнакомца светились участие и доброта, и он не стал противиться.

К тому же для этого у него не было ни голоса, ни сил. Горло болело, точно он проглотил керосин и горящую спичку, а тело так ослабло, что Джим не мог оторвать руки от простыни.

— Отдыхайте, — сказал незнакомец. — Вы перенесли сильный солнечный удар.

Ветровой удар — вот самое худшее, подумал Джим, вспоминая езду на «харлее» без плексигласового щитка.

В окно просочился рассвет. Начинался новый день.

Щипало глаза.

Лицо еще сильнее распухло.

Джим снова увидел незнакомца. Тот был одет в черную рясу священника.

— Святой отец, — произнес он хриплым шепотом, не узнавая собственного голоса.

— Я нашел вас в церкви. Вы были без сознания.

— «Святая Дева Пустыни».

Священник приподнял голову Джима и поднес к его губам стакан воды.

— Правильно, сын мой. Меня зовут отец Гиэри, Лео Гиэри.

На этот раз Джим смог самостоятельно проглотить сладковатую жидкость.

— Как вы оказались в пустыне? — спросил священник.

— Странствовал.

— С какой целью?

Джим не ответил.

— Как вас зовут?

— Джим.

— У вас нет документов.

— Да, на этот раз я их не взял.

— Что вы имеете в виду?

Джим молчал. Священник сказал:

— Я нашел в ваших карманах три тысячи долларов.

— Возьмите сколько вам нужно.

Священник пристально посмотрел на Джима, потом улыбнулся.

— Будьте осторожнее, когда предлагаете деньги. Церковь у нас бедная, и нам нужно все, что мы можем достать.

Джим открыл глаза. Священника не было. Тишина во всем доме. На улице завывал ветер. Под его порывами скрипели балки потолка, в окнах дрожали стекла.

Вернулся священник, и Джим обратился к нему:

— Могу я задать вам вопрос, святой отец?

— Слушаю, сын мой.

Голосом хриплым, но уже более знакомым он спросил:

— Если Господь существует, почему он позволяет страдать?

— Вам хуже? — обеспокоенно спросил отец Гиэри.

— Нет, я чувствую себя лучше. Просто хочу знать… почему Бог позволяет людям страдать?

— Всевышний испытывает нас, — ответил священник.

— Но зачем нас испытывать?

— Чтобы понять, достойны ли мы.

— Достойны чего?

— Достойны спасения, вечной жизни на небесах.

— Почему же Господь не сделал нас достойными?

— Всевышний создал нас совершенными. Но человек впал в грех и был лишен Господней милости.

— Но как человек мог согрешить, если был совершенным?

— У людей было право выбора.

— Мне этого не понять.

Отец Гиэри нахмурился.

— Я не богослов, искушенный в таких спорах, а обычный священник. Это часть таинства — вот все, что я могу вам сказать. Мы лишились милости Господней и должны снова ее заработать.

— Мне нужно в туалет, — сказал Джим.

— Пожалуйста.

— Только на этот раз обойдусь без судна. Попытаюсь дойти с вашей помощью.

— Думаю, сможете. Слава Богу, дела у вас идут на поправку.

— Право выбора, — сказал Джим. Священник нахмурился.

К вечеру у него спала температура. С тех пор как Джим оказался в церкви, прошли целые сутки. Спазмы мускулов прекратились, перестало ломить суставы, голова прояснилась, и грудь уже не болела при глубоком вздохе. Лишь время от времени острыми вспышками давала о себе знать боль в лице. Джим разговаривал, стараясь, чтобы мышцы лица как можно меньше двигались. Стоило открыть рот, как трещины на губах и в уголках рта лопались и кровоточили, несмотря на то что отец Гиэри несколько раз в день смазывал их кремом.

Теперь при желании Джим мог сидеть, опершись о спинку кровати, Я передвигаться по комнате с небольшой помощью священника. К нему вернулся аппетит. Отец Гиэри дал ему куриного бульона, а потом принес ванильное мороженое. Джим ел очень медленно и осторожно, ни на секунду не забывая о разбитых губах. Не хотел испортить пищу вкусом собственной крови.

— Я бы еще чего-нибудь съел, — сказал он, опустошив тарелку.

— Давайте не будем спешить. Посмотрим, как вы справитесь с этим.

— Я нормально себя чувствую. У меня был только солнечный удар и обезвоживание организма.

— От солнечных ударов умирают. Вам надо отдохнуть, сын мой.

Однако спустя некоторое время священник смягчился и принес вторую порцию мороженого. Джим спросил его сквозь зубы, почти не разжимая замороженных губ:

— Почему люди убивают? Я не говорю о полицейских, солдатах или тех, кто убивает, чтобы спасти свою жизнь. Откуда берутся убийцы?

Священник, устроившийся возле кровати в кресле-качалке с высокой прямой спинкой, посмотрел на него, приподняв правую бровь.

— Любопытный вопрос.

— Может быть. Вы знаете ответ?

Некоторое время оба молчали.

Джим медленно ел мороженое, а плотный коренастый священник покачивался в кресле. Комната погружалась в сумерки.

— Убийства, катастрофы, болезни, старость, — нарушил молчание Джим. — Почему Бог сделал нас смертными? Почему мы должны умирать?

— Смерть — не конец. По крайней мере, я в это верю. Смерть — только переход в иной мир, поезд, который доставляет нас к высшей награде.

— Рай?

Священник поколебался:

— Не только.

Джим проспал часа два, а когда проснулся, то увидел отца Гиэри, который стоял возле кровати и пристально его разглядывал.

— Вы разговаривали во сне.

Джим приподнялся и сел на кровати.

— Правда? И что я говорил?

— «Враг рядом».

— И это все?

— Вы еще сказали: «Он все ближе. Он нас всех убьет».

Мурашки пробежали у него по коже. Хотя сами по себе эти слова ничего не значили и Джим не понял их смысла, он почувствовал, что его подсознание слишком хорошо знает, о чем он говорил во сне.

— Наверное, что-нибудь страшное приснилось. Не стоит волноваться, — ответил Джим.

Но в три часа ночи он внезапно проснулся, сел на кровати и услышал свой собственный голос, повторяющий те же слова: «Он нас всех убьет».

В комнате было темно.

Джим нащупал ночник и зажег свет.

Никого.

За окном смыкалась кромешная тьма.

Его охватило странное, но цепкое чувство, что совсем рядом прячется жуткое и безжалостное чудовище, с каким не приходилось встречаться ни одному из смертных.

Трепеща от ужаса, он встал с кровати и некоторое время стоял в нерешительности, кутаясь в не по росту короткую, но чересчур широкую пижаму священника.

Выключил свет и босиком подошел к окну, потом к другому. Комната находилась на втором этаже. Ночь, глубокая и спокойная, хранила молчание. Если кто-то и скрывался поблизости несколько минут назад, то теперь его уже нет.