Полина Дашкова - Место под солнцем

— Ой, и правда, ведь с субботы! Я как вспомню, сразу выпить тянет, думаю, вот выпью, посплю малость, а она и появится. Слышь, ты на рынке-то была тогда, в воскресенье?

— Была, конечно. Я ведь говорила вам. Никто не видел Светлану, ни этот Вовчик, ни ее напарница Кристина.

Элла Анатольевна, пошатываясь, добрела до ванной комнаты с Катиной помощью.

— А чего за парень с тобой? — спросила она с хитрой усмешкой и, не дождавшись ответа, заперлась в ванной.

В доме нашелся молотый кофе, сахар и даже новенькая импортная кофеварка.

— Сиди, отдыхай, я сам, — сказал Паша, — придется в ковшике варить. Фильтров для кофеварки не вижу. И нормальной турки нет, только дырявая.

Оглядевшись в кухне, Катя с грустью заметила, как остатки былого благополучия постепенно отступают под натиском нищеты. Она никогда раньше не бывала здесь, но прекрасно помнила парикмахершу тетю Эллу — какой она была лет пятнадцать назад. Свежая, полная, интересная женщина, всегда очень чистенькая, ухоженная, пахнущая хорошей туалетной водой, в капроновом белоснежном халатике, с мягкими ласковыми руками.

Катя никогда не стриглась коротко, а мама носила элегантную короткую стрижку и раз в месяц брала Катю с собой в парикмахерскую «Чародейка», к тете Элле, чтобы аккуратно подровнять волосы, срезать секущиеся кончики.

Кате в детстве очень нравился этот особый, ласково воркующий, сладко пахнущий мир дамского салона. Мама чистила перышки — массаж, маска, маникюр, стрижка, укладка. Все здесь были «лапочки», «киски», зрелые женщины называли друг друга «девочки», и от этого становилось почему-то уютно. Тетя Элла учила Катю ловко скручивать сложный французский пучок, массировать волосы жесткой щеткой снизу вверх, от затылка, с жаром доказывала Катиной маме, что челка ее девочке совсем не к лицу.

— У нее уже есть свой стиль, она хоть и маленькая, а чувствует. И не надо на нее давить.

— Но очень уж строгий стиль, — сетовала мама, — хотя бы челочку ей подстриги, оживи немножко… — При таком типе лица челка совершенно ни к чему… Журчала уютная дамская болтовня, Катя расслаблялась, отдыхала. От тети Эллы веяло теплом и покоем. Катя всегда удивлялась, почему у нее нет мужа и почему ее Светка такая вредина и злюка. И совершенно невозможно было представить Эллу Анатольевну в ее сегодняшнем неприглядном виде. Казалось, мир должен перевернуться, чтобы тетя Элла стала пить.

Света Петрова с детства напоминала свою ласковую, веселую маму только внешне. Характер у нее лет с десяти был просто невыносимый. Ее мама никогда никому не жаловалась, только ласково подшучивала над обожаемой маленькой врединой и говорила: ну, что делать, такая она у меня сложная, вы уж не обижайтесь, она со всеми хочет дружить, просто стесняется и поэтому дуется, как индюшонок… Из ванной Элла Анатольевна вышла посвежевшая, протрезвевшая. Поздоровалась за руку с Пашей, стала извиняться и благодарить.

— Надо же, как неудобно получилось… Даже угостить вас нечем. Там в холодильнике должен быть сыр и пирожные остались, ты прости меня, Катенька, детка. И вы, Павел… прямо ужасно неудобно получилось. Я ведь пытаюсь с собой бороться. Все думаю, пора лечиться, ампулу вшивать. Но знаете, для того чтобы начать, надо признаться самой себе: ты алкоголичка. А это трудно. Главное, стимула нет. Вот родила бы мне Светка внука или внучку, пусть даже без мужа, я бы сразу подтянулась, а так… — она безнадежно махнула рукой, — ради кого стараться?

Крепкий кофе окончательно привел Эллу Анатольевну в чувство.

В районном отделении милиции она спокойно и толково рассказала, как ее дочь Светлана ушла из дома около десяти вечера в субботу, сказав, что вернется часа через два. И с тех пор ее никто не видел.

— А чем занималась ваша дочь? — спросил дежурный старший лейтенант, молодой, вежливый, но какой-то вялый.

У него было лицо человека, который видел всякое, устал смертельно и привык относиться к жизни с философским спокойствием.

— На вещевом рынке торгует обувью.

— Здесь, в Конькове?

— Нет, на «Динамо».

— Чего же так далеко?

— Ну, там у нее знакомые, завязки свои. Какая разница?

— Да, в общем, и правда никакой, — легко согласился дежурный, — только я вот что думаю, гражданочка, рано вы паникуете. Ваша дочь не маленькая, у нее может быть своя личная жизнь. Давайте-ка пока погодим с заявлением. Нет, меры-то мы, конечно, примем, искать будем, но по закону еще рано. С субботы совсем немного времени прошло. Сегодня только вторник у нас, считай, два дня. А вы уже паникуете. Была бы она малолетняя у вас, тогда другое дело.

— Ну вы хотя бы приметы запишите, высокая полная блондинка, тридцать два года, волосы короткие, глаза светло-карие, одета была в джинсы темно-синие, свитер белый, пушистый, сверху джинсовая жилетка, туфли замшевые, новые совсем, без каблука, — быстро, безнадежно, как бы самой себе. Говорила Элла Анатольевна.

Старший лейтенант делал вид, что внимательно слушает и даже кое-что записывает, но на самом деле рисовал самолетик.

С первых дней работы в милиции лейтенант Богданов усвоил главный принцип: сделай все возможное, чтобы не принимать заявление. Зачем тебе лишний «глухарь»? Сначала попробуй убедить заявителя, мол, ничего страшного, не паникуйте. Жизнь — штука сложная, бывает всякое. Если «терпила» попался вредный, настырный — мягко намекни, мол, вы, гражданин, сами виноваты. Кошелек вытащили? А не надо зевать. Квартиру обокрали? Ну, голубчик, кто же в наше время такие двери ставит? Напали грабители на улице? Так чего ж вы поздно шляетесь? Дома надо сидеть, а не шляться. И нечего шапки дорогие на голове носить. Известно, какое сейчас время.

С этой полной пожилой теткой, явно пьющей, случай очевидный и, в общем, несложный. Надо сделать все, чтобы не принимать заявление. Ну зачем вешать на свое родное отделение еще одну «потеряшку»? Этого добра всегда хватает. Богданов и добился бы желанной цели, ушла бы тетка ни с чем, однако за ее спиной маячила парочка, которая с самого начала старшему лейтенанту не понравилась.

Молодая, красивая, дорого одетая дамочка, прямая, худющая, надменная (ишь ты, прямо королева английская!), и мужик, подтянутый, крепкий, гладкий. Вроде бы интеллигент, но не из хлюпиков, а новой формации. Умеет за себя постоять.

Пока Богданов задавал вопросы, эти двое молчали. Но как только он стал гнуть привычную линию, пытаясь отвязаться от тетки с ее дочкой-"потеряшкой", надменная дамочка шагнула к барьеру и произнесла мягко, но решительно:

— Извините, пожалуйста, я понимаю, по закону заявления о пропавших взрослых людях принимают через трое суток. Мы не настаиваем, чтобы вы сразу приняли заявление. Просто просим помочь, подсказать, как нам быть. Дело в том, что Светлана Петрова — не совсем здоровый человек. Ей могло стать нехорошо на улице, она могла попасть в больницу. Она ушла из дома без документов, мы беспокоимся, и нам надо выяснить… — А вы, собственно, кто будете? — строго перебил Богданов.