Полина Дашкова - Место под солнцем

Убийца быстро отступил в темноту, к той самой скамейке у забора. Веселая компания загрузилась в машину и укатила. Двор опустел. До Бориски донесся запах сигаретного дыма. Убийца сел на скамейку и спокойно закурил. Бориска отодвинул доску, вылез сквозь дыру в заборе, бесшумно подошел и сел рядом.

— Деньги с собой? — спросил он хриплым шепотом.

— Привет, доброжелатель. Выпить хочешь?

— Некогда мне. Давай деньги, и гуд бай, — буркнул Бориска, однако от предложения выпить у него защекотало в носу.

И правда, выпить очень хотелось. Весь день во рту ни капли, а нервничать всухомятку несладко.

— Ох, какой ты серьезный. Сразу тебе деньги. А доказательства есть у тебя? Думаешь, на слово поверят?

— Поверят, еще как! Все расскажу, в подробностях.

— Ты и подробности знаешь?

— Знаю. Я все видел. Сидел вот в этом теремке и все видел. Так что ты мне лапшу на уши не вешай. Давай деньги, и разойдемся навек.

— Навек ли? Вот дам я тебе сейчас тысячу, ты потратишь, захочется тебе еще, опять письма станешь писать.

— Нет. Все по-честному. Я не какой-нибудь там….

— Интересно, и что ты собираешься делать с косушкой? Это ведь сумма-то серьезная.

— Да уж найду что. Тебя не касается.

— Почему же не касается? Меня как раз очень интересуют твои планы на будущее.

— В деревню уеду, в натуре, — нервно сглотнул Бориска, — надоел мне этот поганый город. Уеду на свежий воздух. Дом куплю.

Он вдруг подумал, что убийца — первый человек, с которым он делится своими сокровенными планами. Ни с кем еще не делился, ни с Сивкой, ни с дворником Саидычем. А убийце все выкладывает как на духу, чисто по-человечески. Вот ведь, интересные бывают повороты, в натуре… — Ладно, верю. А выпить тебе не мешает. Нервничаешь сильно, к тому же такое дело грех не обмыть. Деньги у меня в машине. Сиди здесь, сейчас принесу. Чтобы скучно не было, вот тебе, держи.

В руках у Бориски оказалась поллитровка «Столичной». Она была холодненькая, и у Бориски опять защекотало в носу, он даже чихнул.

— Будь здоров, доброжелатель. Минут через пятнадцать принесу тебе твою косушку.

Оставшись один, Бориска быстро отвинтил пробку и жадно припал сухими губами к холодному горлышку бутылки.

— Ну как я могу ручаться за слова психически больного человека? У вас, в конце концов, есть свои эксперты. А меня увольте, — доктор Гончар был сильно раздражен и не пытался это скрыть.

— Мне не нужны ваши ручательства, — спокойно и терпеливо объяснял майор Кузьменко, — я прошу вас как специалиста определить степень ее вменяемости, причем не для суда, а для меня лично. Грубо говоря, вы, как врач, можете мне сказать: больная Гуськова совсем ничего не соображает или… — Ничего, кроме бреда, вы от больной Гуськовой не услышите. Она не даст вам полноценных свидетельских показаний. Мне странно, как вы, юрист, этого не понимаете.

— И тем не менее мне необходимо побеседовать с Гуськовой. Никто не собирается использовать ее показания как свидетельские на суде. Это оперативная информация, не более.

— Ну, если бред можно считать оперативной информацией, в таком случае — пожалуйста. Делайте что хотите. Только не в моем кабинете. — Гончар демонстративно уткнулся в бумаги.

— А где?

— В ординаторской, в процедурной, во дворе — где угодно.

Это было уже откровенным хамством. Но Кузьменко стерпел. Он догадывался, что завотделением уперся, как осел, просто так, для собственного удовольствия. У него тяжелая нервная работа, он каждый день имеет дело с сумасшедшими старухами и таким вот дурацком способом выпускает пар, разряжается.

Есть порода людей, которым нравится ставить других в неловкое положение и создавать трудности там, где от них хоть что-то зависит. Ничего не стоит поставить на место такого хама-любителя, но для этого надо опускаться до его уровня и вступать в нудную нервозную перепалку по принципу: «А ты кто такой? Сам дурак!» Ивану было некогда и лень этим заниматься.

«Фиг с тобой, разряжайся, — решил майор, — выведу старушку погулять во двор и спокойно с ней побеседую. Благо погода хорошая».

Иветта Тихоновна сразу его узнала и спросила строго:

— Почему так долго? Я требовала, чтобы вы пришли немедленно. У меня очень важные сведения.

— Простите, раньше не мог, — мягко ответил Иван, — я вас внимательно слушаю. Что вы хотели сообщить?

— Пистолет взял тот мальчик, из Комитета ветеранов Афганистана. А потом кто-то подложил его назад в ящик. Думаю, это сделала жена того человека.

— Иветта Тихоновна, давайте все по порядку, — вздохнул майор, чувствуя, что опять напрасно теряет время.

— По порядку! — фыркнула Гуськова. — То-то я вижу, какой у вас порядок! Сначала надо было разобраться, а потом арестовывать Олю. Здесь плохое питание, а мне надо питаться хорошо. Когда вы ее отпустите, чтобы она меня забрала?

— Иветта Тихоновна, расскажите, пожалуйста, что за мальчик к вам приходил? Как он выглядел?

— Я знала, что этим кончится. Когда люди ведут себя аморально, это всегда плохо кончается. О ней уже пишут в газете! Хорошо, что ее родители не дожили до такого позора!

— Где? В какой газете?

Надо было уходить. Этот вредный Гончар был, к сожалению, совершенно прав. Стоило ради такого бреда пилить на другой конец Москвы, терять столько времени? Иван ругал себя последними словами.

— А вообще, вы, милиция, должны принимать меры против теперешней так называемой демократической прессы. С этим надо что-то делать! Я нарочно вырезала и сохранила заметку. Безобразие! — Гуськова поджала губы и отвернулась, как бы еще раз глубоко переживая некое, одной ей ведомое «безобразие».

— Могу я взглянуть на эту заметку? — безнадежно спросил Кузьменко.

— Сейчас — нет. Она осталась дома. Но у меня отличная память. Я не сумасшедшая, как кажется некоторым. Газета называется «Кисе». Латинскими буквами, в переводе с английского — поцелуй. Мне принесла ее соседка. Разумеется, ни она, ни я такую, с позволения сказать, прессу, не читаем. Но тут — особый случай. Мария Петровна, серьезная, порядочная женщина, считает своим долгом следить, чем увлекается ее несовершеннолетний внук. Мальчику всего пятнадцать, а он читает такую прессу. Вот вам демократия и новое воспитание! В этом бульварном листке открыто пишут о всяких половых извращениях, об этих ужасных прыгающих музыкантах и голых девицах, ну таких, у которых профессия — ходить голышом. Причем печатают цветные фотографии. И вот там, можете себе представить, — Иветта Тихоновна сделала страшные глаза и выдержала длинную эффектную паузу, — я увидела фотографию Оли! Моей Оли!

Майор Кузьменко взглянул на часы и поднялся со скамейки.

— Простите, Иветта Тихоновна, мне пора. Спасибо за информацию. Давайте, я провожу вас в палату.