Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

Генерал про себя улыбнулся. Всe же ему иногда импонировол Теневой логикой своей боязливости. Тот всегда тонко чувствовал, когда человек начинал не бояться его, обретал духовную независимость.

— В солисты гордость и достоинство лезут, когда видят, что ум не много помогает.

— Чувственность непозволительно вами овладевает. Чертыхаетесь от излишней свободы, в крайность бросаетесь. За той же риторикой прячете свои узкоместнические помыслы.

— Такого не может бьпь. Простым людям нечего прятать в запасники души.

— Но ты-то не простой.

— Я? Что я, — генерал махнул рукой. — Мой век на закате. Я не могу уже идти к более сложному. Я простею.

— Хмырь вы, товарищ генерал. Еще тот. Я догадываюсь, к чему клоните, но подумаю еще над этими словами. Хотя подобные монологи меня интересуют постольку-поскольку. Не буду интриговать вас: скажу только, что я очень о многом догадываюсь.

— В свою очередь, смею уведомить вас, и я очень о многом, но не только догадываюсь.

— Не стоит шуметь словами. Ваше может остаться при вас.

— Трудно сказать.

— Хватит! — Теневой повысил голос. — Довольно! Не ту тему мы шагаем. В настоящий момент меня не удовлетворяет постановка дел служб обществешой безопасности в центре и на местах, отдельно в Шанхае.

Теперь генерал пристально, атакующе посмотрел на Теневого.

— Раньше вы меньше интересовались службой, и в частности на местах. Свыше получено добро, причем здесь ваш глаз?

— Вот как заговорил. А я-то все верил, что сможем прийти к общему знаменателю. Кабинет не знает того, что известно мне.

Генерал понял, что Теневой провоцирует его на дерзкий ответ и что запись беседы использует против него. Начал играть дешево, но сердито.

— Вы не далекий политик.

— Не зарывайтесь. Ваше кресло ниже моего. Не вам судить-рядить.

Голос человечка терял учтивость, стал шипящим, злым.

— В настоящий момент обстоятельства не над местами, над личностями.

Генерал тоже отбросил некоторый покров вежливости.

— Ну, и… — Теневой напрягся.

— Вы очень зря сделали, что поторопились с Патриархом. В своем кругу он великий человек, высокочтимый.

Маленький резко махнул рукой.

— И великие болтуны помирают.

— Помирать, но не погибать они должны.

— Точнее выражайтесь.

— Они вас в покое не оставят.

— Кто они? — малый заерзал в кресле.

— Неужели не догадываетесь? Такой мудрый, опытный, государственный.

— Не ерунди мне. Выкладывай, что хочешь сказать.

— Монахи.

— Лапы коротки. У меня упреждающий удар.

— Возможно. Но не каждый удар находит цель. А вот вы один. Из нескольких ударов один, но дойдет. Вы, наверное, об этом не подозреваете.

— Тоже решил мне угрожать.

— Как можно. Вы мне глубоко безразличны. Просто предупреждаю, как человека своего круга. Знаю, что запись разговора сохранится.

Маленький снова откинулся на спинку кресла:

— Человек моего круга. Нет, скажи мне, почему в последнее время все стали нагло дерзить мне? Страх потеряли?

Генерал выпрямился. Человечек сейчас казался ему жалким и беспомощным. Возникло желание запрятать его в ящик письменного стола.

— Приходит время, народ перестает страшиться правителей безрассудных, авантюристичных, недалеких. Когда нечего терять, нечего и бояться.

— Что-то ты и по-ревизионистски заговорил, человек моего круга.

— Это действительность.

— Глупый ты. Видно по улицам пешком ходить стал. О народе запекся. Философ. Многовато нас стало. Не к лицу. Знал бы ты, что народ выживает в любых условиях. Поэтому человек государственного положения должен думать не о народе, но о государстве, в котором проживает сей народ. О процветании той части населения, которая делает большую и малую политику. Вот она более подвержена стихийным ударам социальной обстановки. О ней печься надо. А народ он всегда выживал. Только крепче становился.

Вдруг Теневой резко изменил тему разговора.

— Погиб капитан Тян. Кого вы предложите на его место? — Маленький оскольно прищурился. Что он надеялся услышать, предлагая провокационный вонрос?

Но генерал держался споконо.

— Через сутки мои сотрудники подадут вам списки кандидатур.

— К этому времени я покину Шанхай. Что вы лично предложите?

— Я не занимаюсь этими вопросами. Опытного сотрудника я не дам, а молодых еще плохо знаю.

— Что ж, посмотрим. Генерал встал, поклонился.

Его осторожная походка еще долго маячила перед озлобленным взором Теневого.

Горы наступали, расступались, уходили в стороны, назад. Медленно перемещались перед глазами, молчаливо смотрели вслед.

Впереди граница Индии.

Было доволыю холодно. Сыро. Поэтому непривычно и неожиданно показалось путникам явление: отшельник-аскет сидел на придорожном камне и медленно, в такт своим молитвам, качался из стороны в сторону.

Рус прошел бы мимо. Он достаточно видел подобное и в своих бдениях также часами сидел, глубинно размышляя о жизни. Но что-то заставило его пригнуться, посмотреть отшельнику в глаза. Тот бешено смотрел перед собой. Грязные капли слез медленно скатывались по загрубелому лицу. Это поразило Руса больше всего. Он тронул безумца за плечо. Тот, не реагируя на него, гнусно верещал:

— Мщенье, черное мщенье тому, кто посмел поднять руку на святого человека. Все небесные кары в глаза и чрево преступника. Весь огонь преисподней святотатнику. Чтоб задохся сей в величайших муках плоти, а разум стенал еще более. Проклятия. Проклятия на голову того упыря и его племени. Огонь им, огонь! — уже не шептал, но выкрикивал схимник.

Рус тверже дернул за лохмотья.

— В чем дело, благороднейший? Почему твои уста извергают столько каленой язвы?

Аскет перестал качаться. Пляска бешенства в глазах замедлилась. Он тупо уставился на Руса. Потом опустил каленый взир.

— Кто ты, мирянин? Почему прерываешь мою скорбь, мои стоны? Видишь, я весь в слезах. Ступай прочь, не мешай душе излиться.

Рус пожал плечами. Сопровождающие его монахи также спокойно обошли дервиша. Отшельник лихо захохотал:

— Моя глупая плоть в поисках Абсолюта! Ха-ха! Ей все мирское чуждо. А вот великому Пату уже ничто не поможет и ничего ему не нужно. Может, сейчас он достиг порога Великого Абсолюта и взирает на нас глупых, обремененных ношей вонючей плоти, грузом никчемных покаяний. Ха-ха-ха!!

Рус оторопело посмотрел на оборванца.

— Что ты мелешь, почтеннейший? Ты голоден, или продрог твой разум от холода?

— Глупый юнец! Разве могу я испытывать муки холода или голода? Это ничто по сравнению с истиной.

— Так почему твой разум, как дитя неразумное?