Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

Генерал поднял руку, останавливая полковника.

— С высоты моего места мне трудно одобрить твои слова, равно как и твои смелые мысли. Но в них много существенного, злого для нашей действительности. Отрадно мне, что в словах твоих острым стержнем высится китайская логика, мотив нашей нации. Верю, справишься с заданием в той степени, какой требует обстановка на сегодняшний день.

— Монахи достаточно проницательны, чтобы улавливать направление политики нашего правительcтва. Достаточно сметливы, достаточно выдержаны, достаточно мудры, чтобы не видеть выгоду сотрудничества с нашими службами. Что они на протяжении длительного времени и осуществляли в немалой степени честно и корректно.

— Верю. Верю вам, полковник, как и им, — генерал слабо улыбнулся. — Помните о своем кресле. Оно нуждается в большей опоре, чем монахи. Летите в Чунцин. Утром и вечером я буду ждать от вас донесений.

Темень сознания настороженно очнулась, прислушалась. Разносторонние легкие шумы окружающего мира ласково касались органов чувств, осязания. Благодатный покой более усиливал расслабленность, негу усталости. Тело будто бы исчезало, растворилось в просторах недвижного эфира. Только плавная мысль; чистая, четкая — выкристаллизовывалась на фоне фосфоресцирующего спокойствия и вибрирующей тишины. Ярко в подсознании проносятся отдаленные миры, фантастические видения, поразительные существа. Свободный разум. Легок, необычен. Ничто не тревожит. При такой чистоте восприятия может разрешиться любая проблема. Ничто не омрачает, не заслоняет от ясных, светлых мыслей.

Но что это? Дальний закуток подсознания начинает подавать короткие импульсы настороженности. Они постепенно усиливаются, чаще приходят из глубин контроля. Напоминают о сущем. Включают организм к жизни, к контакту с реальным миром. Дремный переход от подсознания к сознанию. Отчетливей слышна листва, игриво тронутая ветром, запахи, разносимые им. Чувство осторожности, чувство сознания. Вновь воскресшее чувство опасности, чувство чего-то изначально тоскливого, обреченного.

С каждой секундой живая мысль жестче бьет в висок. Расслабленный эфир исчезает под постоянными ударами жизненной коллизии. Заработали все отделы мозга, побудительная сила застучала в них полной рабочей нагрузкой.

Веки дрогнули, но не раскрылись. Зачем? Зачем открывать их в божественную минуту предутренней дремоты? Той минуты, когда ты расслаблен до основания, нега владеет всем телом и нет желания ни вставать, ни думать о чем-нибудь тяжелом, мирском. Только в далеком босоногом детстве бывает такое состояние. Больше никогда. Предутренний сон. Сон-подарок. Сон-отдых. Неповторимый, чувственный, желанный.

Вокруг поэтично, спокойно. Можно продолжать благоденствовать. Но что заставляет веки вздрагивать, в чувственный мир — ходуном кружиться к сознании, зрачки бегать кругами, обшаривая темноту пространства.

Рус на высоком раскидистом дереве. Снизу не увидеть. Какие внутренние толчки волнуют cознание, побуждают раскрыть против воли глаза?

Некоторое время он сопротивлялся упреждающим сигналам. Но они не отпускали его, не давали успокоиться, уйти снова в шатающуюся нирвану. Пришлось через силу открыть один глаз.

Сквозь туманное марево медленно начали проступать расплывчатые силуэты листвы, веток, ствола. Резкость улучшается, и через некоторое время отчетливей проступает синее небо в благоухающей свежести зелени и кроны дерева.

Тихо. Обвел взглядом над собой могучие разлапистые ветки. Метрах в пяти над ним на толстенном узловатом суку распластался какой-то зверь. Не опасных размеров. Открыл второй глаз, присмотрелся — рысь.

Шевельнулась мордочка хищника. Показались знакомые кисточки стоящих ушей. С опаской открылся один глаз кошки. Заметив, что человек тоже смотрит, приоткрыла второй. Зевнула широко, внушительно. Прищурилась. Редко помигивая, уставилась на Руса. Нет, не на Руса, куда-то рядом.

Монах не двигался. Прикрыв веки, чтобы не раздражать зверя и чтобы не резало ото сна, внимательно изучал животное. Судя по внешним признакам, зверь мартовского помета. Яркая, мятая лоснящаяся шерсть. Некрупные размеры. Глаза любопытно-удивленные, пугливые. Мордашка еще детская, пытливая. Котеня, только большой.

Вообще, у Руса не было беспричинного страха и к крупным зверям. Уверенность в себе, знание повадок хищников, настойчиво вдалбливаемое Ваном, отодвигало знакомое каждому оцепенение на задний план. Сейчас, рассмотрев малыша, совсем успокоился. Закрыл глаза. Знал, что периодически тот посматривает на него. Врожденная осторожность, подозрительность — качество всех зверей, да и человека тоже, уже злее про себя подумал Рус. Лег удобней на широких угловатых ветвях. Задремал. Малыш, еще раз широко зевнув, тоже притих.

Но тут что-то реннее подкинуло Руса. Он резко сел, придерживаясь рукой за боковой сук ветви. Посмотрел вниз. Шагах в пятнадцати в кустах монументально возлежал тигр. Скучно посматривал на дерево, на котором находился Рус. Изредка предупреждающе позевывал. Этот собрат уже никуда не годился. Прищуренные зрачки зверя лениво поглядывали на потенциальных жертв: широкая морда натяжно скалилась, отворачивалась, будто не желая видеть никого. Потом снова медленно поворачивалась, и пытливые глазки придирчиво осматривали находившихся на дереве. Рус в упор посмотрел на тигра. Тот в ответ невежливо прищурился, усы зло топорщились в стороны, но видя настойчивый взгляд человека, широко раскрыл пасть, оскалился. Глухой рык низко прокатился по земле. Но Рус, холодно сверкая своим давящим взглядом, продолжал напирать подвижными глазами в зверя. Тигр округлил глазки, злобно следил.

Самка, догадался Рус. Где-то рядом должны быть малыши. Смягчил взгляд. Снова разложился на ветвях. Если придет самец, — подумалось, — будет хуже. Но раз хищники рядом, значит поблизости нет людей. Стемнеет, нужно двигаться дальше. Тигрица протопает следом до пяти миль и отстанет. Рысенок может несколько дней волочиться следом. Пока они здесь, можно не прислушиваться к шорохам. Дать возможность нервам полностью расслабиться, забыться. Впереди еще немалый путь. Рус не знал, как будет идти. Знал только направление. Кто и что на пути — можно только догадываться. Но раз звери каким-то случайним образом собрались рядом, значит можно и нужно верить в удачу, верить в то, что скоро появятся братья, и вся мешанина трудностей и тревог закончится. Вспомнились кошмарные сновидения детства, когда лица, палки одной устрашающей чередой проносились перед его сознанием. Когда кричал и вздрагивал от дьявольской карусели образов. И вот сейчас все это сопоставилось в нем, что происходило наяву. Как зациклен мир, однообразен в своей обыденности. Неужели так будет всегда? Неужели те истоки мудрой благотворности в людях, о которых рассказывали отцы, ток слабы и малочисленны, что злостное бытие-битие определяет caмy светлость бытия.