Полина Дашкова - Образ врага

— Ничего, — Алиса слабо улыбнулась, — я привыкла к таким вопросам. Главное, чтобы их не задавали Максиму.

— Могу представить, сколько находится добрых взрослых, которые спрашивают: «Детка, а где же твой папа?»

— Именно так и спрашивают. Не только взрослые, но и дети. Раньше он огрызался, иногда плакал. А теперь отвечает вполне спокойно: «У меня только мама».

— А почему у Максима только мама?

— Вот этого, второго, вопроса уже никто не задает.

— А Максим знает, кто его отец?

— Извините, Деннис, я не люблю говорить на эту тему. Спокойной ночи.

— Я понимаю… простите… давайте сядем и выпьем еще коньяку. Черт, никогда не думал, что это так трудно.

— Ну и не надо напрягаться, — улыбнулась Алиса, — не надо задавать трудных вопросов. Особенно на отдыхе.

— Вы ничего не рассказываете о себе, и приходится задавать вопросы, — он налил коньяк, протянул ей стакан, — мне надоело болтать на общие темы. Вы мне очень нравитесь, Алиса, — он залпом выпил свой коньяк, — пролетит неделя, мы так и будем болтать ни о чем, а потом вы уедете в Москву, я отправлюсь к себе в Детройт и больше никогда вас не увижу.

Алиса зажмурилась на секунду. Ей вдруг до ужаса захотелось рассказать этому случайному, совершенно постороннему человеку то, что никогда никому она еще не рассказывала. Они ведь и правда расстанутся через неделю. А ей так надо выговориться сейчас, именно сейчас, чтобы хоть немного разрядить постоянную панику, которая мелко дрожит где-то в солнечном сплетении…

— Алиса, почему вы молчите? Я не сомневаюсь, в Москве у вас есть друг и меня вы терпите только потому, что Максиму со мной веселей. Если бы у нас было больше времени, я вел бы себя иначе. Мне кажется, вы боитесь чего-то. Вы все время напряжены. Вас напугал немец, который разговаривал с Максимом? Вам кажется, кто-то не случайно взял ваши снимки? Кто-то преследует вас? Не повторяйте еще раз про животный страх за ребенка. Я не поверю.

— Деннис, немец здесь ни при чем. Просто я боюсь воды. Максим говорил вам, я не умею плавать. В десять лет, как раз в его возрасте, я чуть не утонула, быстро проговорила Алиса.

— Но ваш сын отлично плавает.

— У меня остался подсознательный страх.

— Вы боитесь не только воды, но и людей. Меня тоже? Что с вами происходит, Алиса?

Она заметила, что так и держит в руке стакан с коньяком, быстро глотнула, поставила на стол. Деннис шагнул к ней, внезапным хищным движением притянул к себе и, прижав губы к ее уху, выдохнул:

— Почему вы молчите?

Она отстранилась, отступила на несколько шагов.

— Не надо, Деннис. Ничего не будет…

Сам не зная зачем, Натан Ефимович подобрал несколько уцелевших фотографий, стряхнул песок и спрятал под свитер, за брючный ремень, не разглядывая. Он едва успел вернуться назад, в палатку, улечься на циновку и закрыть глаза. Немец вошел, пригнувшись. Он был один, без своей сумасшедшей подружки.

— Я вижу, вы уже проснулись, профессор? — спросил он по-русски и присел рядом. — Как вы себя чувствуете?

— Как может себя — чувствовать человек, которого похитили, держат не просто в дерьме, а в полной неизвестности, бьют, вкалывают лошадиные дозы снотворного? — медленно проговорил Бренер, не поднимаясь и не открывая глаз. — Ваша боевая подруга скоро меня прикончит. Вы обещали, что мы отправимся в Россию. Какого черта мы здесь торчим?

— Вам осталось потерпеть совсем немного, господин Бренер.

— Вы, я вижу, приехали сюда, чтобы утешить не только Ингу, но и меня? Простите, по-моему, вы не настоящий бандит. Как-то все у вас несерьезно.

— Теперь я спокоен за вас, профессор. Вы не потеряли чувства юмора, стало быть, с вами все в порядке.

— Вас, кажется, зовут Карл?

— Да, — немец кивнул, — простите, что не представился вам сразу.

— Карл, скажите мне по секрету, как мужчина мужчине, мы застряли здесь потому, что у вас какая-то любовная драма? Честное слово, я не проболтаюсь вашей психопатке.

— А вы, оказывается, значительно лучше знаете немецкий, чем мне казалось, — он покачал головой, — нехорошо подслушивать, профессор, в вашем-то возрасте.

— Немецкий я знаю плохо, — Бренер сел на циновке, зевнул и потянулся с хрустом, — и ничего я не подслушивал. Просто ваша Инга так орала, что даже верблюды все поняли.

— Да, Инга несдержанный человек, — он кашлянул, — я хочу извиниться за нее, профессор. Она обошлась с вами довольно грубо. Но у нее не было выхода. Вы тоже вели себя не лучшим образом. Она отвечает за вас.

— Какие нежности при нашей бедности! — проворчал профессор. — Вы извиняетесь за Ингу. А за себя не хотите? Она отвечает за меня, вы отвечаете за эту вашу идиотскую операцию и желаете при этом остаться джентльменом?

— А вы бы предпочли, чтобы я вел себя иначе?

— Я бы предпочел оказаться дома или в своей лаборатории. Мне, знаете, не терпится поглядеть, как поживает мой подопытный кролик. Ваш тезка, между прочим. Тоже Карл. Белая шерстка, красные умные глазки. Милейшее создание. Я привил ему такую гадость, что бедняга должен был непременно издохнуть. Однако выжил. Знаете ли, я не ожидал такого счастливого исхода.

— Ваш подопытный кролик — мой тезка? — немец чуть нахмурился, потом улыбнулся. — И вам не жалко мучить животных?

— А вам не жалко убивать людей? — быстро спросил Бренер.

— Люди хуже животных. Собственно, людьми можно назвать процентов десять из тех, кто имеет человеческий облик. Остальные девяносто — двуногие существа, бессмысленные, безобразные. Вы тоже так думаете, профессор. То, чем вы занимаетесь в своей лаборатории, говорит само за себя. Пули и бомбы куда гуманней ваших вирусов. — Он произнес это очень быстро, на одном дыхании, и поднялся. — К сожалению, мне пора.

Оставшись один, Натан Ефимович вытащил фотографии. Господи, Москва… Настоящий, заснеженный московский двор. Разве можно не узнать? Вдали виден шпиль московской «высотки». Что это? Пресня? Университет?

На переднем плане мальчик лет десяти, румяный, в яркой курточке. Он целится снежком в объектив, смеется… А вот — тот же двор. Молодая женщина в дорогой дубленке. Раньше так одевалась только партийная и торговая элита да народные артисты. Теперь, говорят, многие в Москве одеты дорого и красиво. В метро ездят дамы в соболях и норках…

А вот та же русоволосая красавица под пальмой у бассейна. Наверное, этот снимок сделан здесь, в Эйлате. Ну разве можно было такое себе представить в семьдесят восьмом?

Зашуршали шаги по песку. Натан Ефимович быстро спрятал фотографии. В палатку вошла Инга, держа в руках стандартную коробку с едой из придорожного кафе.

Бренер откусил холодную пиццу и чуть не подавился. Он вспомнил, откуда знает русоволосую женщину с фотографий. Еще бы не вспомнить. Алиса Воротынцева, дочка соседей по Трифоновке. Лисенок…