Полина Дашкова - Образ врага

— Подождите. Объясните мне, зачем вам это нужно? Вот лично вам — зачем? Если так хочется денег — я вам их предлагаю. Но этот штраф — вы же не положите его в свой карман! Или вам идет надбавка с каждой жертвы?

— Я вас больше не задерживаю, мэм. Вот ваши документы и квитанция.

— Человек в полицейской форме грабит женщину с ребенком посреди пустой дороги, причем не для себя лично, а в пользу государства. Да вы бандит, самый настоящий! — не выдержала Алиса. — Вы хуже бандита. Административный зомби, вот вы кто.

— Вы оскорбляете меня при исполнении служебных обязанностей. Я вас арестую, мэм.

— Если будете продолжать в том же духе, сэр, кто-нибудь рано или поздно пристрелит вас на этой дороге. И будет совершенно прав. Я вам этого не желаю.

Алиса не кричала, говорила вполне спокойно, но в голосе и в глазах предательски дрожали слезы. Еще не хватало разреветься при этом дегенерате. Она чувствовала свою абсолютную беспомощность перед ним и почему-то вдруг вспомнила такое же гладкое, такое же мертво-неподвижное лицо с механическим ртом. Майор ФСБ Харитонов разговаривал с ней примерно так же много лет назад.

— А пошел ты… — Алиса вылезла из полицейской машины и, прежде чем подойти к своей, вытащила из паспорта квитанцию, на глазах у полицейского быстро разорвала ее в мелкие клочья и сдунула с ладони прямо в ветровое стекло его машины.

— Надеюсь, вы не будете храпеть, партайгеноссе? — спросил Натан Ефимович, когда Карл погасил свет в каюте.

— Разве я храпел прошлой ночью?

— После бедуинской палатки и грязных циновок, на чистом белье, в нормальной постели я спал как убитый. Если бы яхта взорвалась, я бы вряд ли услышал.

— Болячка вам на язык! — рассмеялся Карл.

— Типун, а не болячка, — поправил Бренер.

— Мне очень нравятся русские пословицы и поговорки, но я постоянно путаю слова. Кстати, что такое типун? Разве не то же, что болячка?

— Не совсем. Это птичья болезнь, хрящеватый нарост на кончике языка.

— Какая гадость…

— Карл, так вы храпите или нет?

— Кажется, нет. А вы? Я ведь тоже спал, как убитый сурок.

— Опять запутались в словах, — улыбнулся Бренер, — а насчет храпа — не знаю. В последние три года мне не у кого было спросить об этом.

— Вам одиноко после смерти жены?

— Да. Мы прожили вместе почти сорок лет.

— Можно позавидовать, — по голосу Карла было слышно, что он улыбается, знаете, я с детства терпеть не мог то, что принято называть спокойной семейной жизнью. Мои родители, скучные пошлые люди, классические бюргеры, привили мне стойкое отвращение к однообразию семейного быта. Я привык слоняться по миру, ночевать где придется, мне нравится риск, постоянная смена декораций. Но сейчас вдруг позавидовал вам. Вы с женой любили друг друга, растили сына, и сорок лет вам, вероятно, никогда не было скучно вместе. Или я ошибаюсь?

— Нет, — тихо произнес Натан Ефимович, — вы не ошибаетесь. Нам с Марией Даниловной действительно никогда не было скучно вместе. Ни разу за сорок лет. А к чему вы клоните, Карл? Рисуете благостную картину тихого семейного счастья, чтобы настроить меня на сентиментальную волну, а потом пригрозить гибелью моего сына и внуков? Хотите поставить мне очередные условия? Я догадываюсь, что утром мы причаливаем, не знаю, правда, куда именно. Но причаливаем. Вы готовите меня к разговору с заказчиком, чтобы я был покладистей и не возражал?

Бренер не видел в темноте лица Карла, но почувствовал тяжесть его взгляда. В тишине стало отчетливо слышно, как бьется вода в круглый темный иллюминатор.

— Утром мы будем на Кипре, — сказал наконец Карл, — там действительно вы встретитесь с тем, кого называете заказчиком.

— А дальше?

— Не знаю. Дальше ему решать, что с вами делать. Моя часть работы выполнена. Мы с вами завтра распрощаемся, и мне, честно говоря, даже грустно немного. Я успел к вам привыкнуть, профессор. Мне приятно говорить по-русски. Почему-то на этом языке проще всего вести задушевные беседы.

— Вы не похожи на человека, у которого есть потребность в задушевных беседах, — заметил Бренер.

В темноте вспыхнул огонек зажигалки. Карл закурил. Натан Ефимович хотел сказать, что не стоит курить в закупоренной каюте. Потом всю ночь придется дышать табачным дымом, и лучше бит выйти на палубу. Но сдержался, промолчал.

Карл тоже молчал. У Натана Ефимовича слипались глаза, он отвернулся к стене и уже почти заснул.

— Скажите, зачем вы прикарманили фотографии, которые искала Инга? — внезапно спросил Карл.

Вопрос был задан тихо и задумчиво, но Бренер вздрогнул и сел на кровати.

— Какие фотографии?

— Ну не надо, не дергайтесь. Я нашел их в кармане вашей куртки. Нет, я не обыскивал специально. Просто здесь, на яхте, нам с вами выдали одинаковые куртки, я перепутал, полез в карман и очень удивился. Я не собираюсь приставлять вам дуло к виску и устраивать допрос с пристрастием. Мне просто интересно. Вы что, знаете эту женщину?

— Мне показалось, эта женщина похожа на дочь моих московских соседей по коммуналке. Прошло много лет. Когда мы уехали, ей было пятнадцать. Я подобрал снимки, чтобы разглядеть как следует.

— Разглядели? — голос Карла стал чуть напряженней, или это только показалось?

— Да. Но все равно я не уверен, она ли это. Слишком все странно, слишком много лет прошло. Я знаю, жизнь любит выкидывать всякие фокусы, и мир ужасно тесен, однако мне сложно представить ту девочку в качестве агента ФСБ и вашей бывшей любовницы.

— Как звали дочь ваших соседей? — быстро спросил Карл.

— Почему вас это волнует? Ну подумайте, какое это имеет сейчас значение? Говорим мы об одном человеке или о разных людях — не все ли равно? Для меня это очень давнее прошлое, совсем другая жизнь. Прошло двадцать лет, и, кроме нежных ностальгических воспоминаний, ничего не осталось.

— А вы не допускаете, что у меня тоже могут быть свои нежные воспоминания? — усмехнулся Карл. — Как же ее звали, ту девочку?

«Есть ли смысл врать и выдумывать? — устало спросил себя Бренер. — Я могу назвать ее сейчас как угодно. Проверить он не сумеет, да и зачем ему это проверять? Такое прошлое никому ничем не угрожает. Это случайный, теплый и в общем совершенно лишний проблеск в грубом, жестоком рисунке теперешних событий. И незачем смешивать одно с другим…»

— Ее звали Наташа, — сказал он равнодушно.

— Жаль, — так же равнодушно ответил Карл, зевнул и загасил сигарету, оказывается, мы действительно говорим о разных людях. Женщина на снимках всего лишь похожа на вашу бывшую соседку. Это не она, потому что мою русскую знакомую зовут Глафира.

— Как? Глафира? Удивительно редкое имя.

— Спокойной ночи, профессор. Завтра будет тяжелый день.