Рассел Эндрюс - Гедеон

За то, что позволяла любить тебя.

И я тебя прощаю…»

Президент Томас Фредерик Адамсон открыл глаза, и в голове перестало шуметь. На какой-то миг он оказался сбитым с толку. Где он? Кто говорит? Затем понял: «Конечно! Это ведь обсуждение бюджета». Встречу назначили несколько недель назад. Необходимо было принять решение по затратам на оборону и о сокращении расходов. А сейчас выступает министр обороны. Сердится. Ему кажется, что сокращение расходов не только деморализует армию, но приведет к снижению боеспособности страны.

Министр что-то монотонно бубнил, и Том Адамсон перестал его слушать.

Он думал о еще одной любви в своей жизни.

Элизабет.

Вчера о ней напечатали в газете. На первой странице «Вашингтон джорнэл». Он с гордостью прочитал статью. Заголовок гласил: «Женщина, которой восхищаются во всем мире». И это правда. Элизабет приобрела большое влияние и власть. Но вовсе не из-за своего положения. Благодаря своим добрым делам и умению сострадать. Она умела говорить как никто другой, гораздо лучше его. Элизабет могла зажечь толпу, достучаться до людских сердец, завладеть их душами. Она умнее его. И всегда была. Он знал, что Элизабет многим пожертвовала, чтобы помочь ему достичь самой вершины. Давным-давно они решили, что его карьера станет их карьерой, а его цель — их целью. Она считалась одним из лучших юристов в стране, но давно бросила собственную практику, чтобы заниматься его предвыборными кампаниями, следить, чтобы не возник конфликт интересов. Как и мать, она пожертвовала своей жизнью ради него. И Том Адамсон знал об этом.

Он все понимал. Понимал все, что она сделала, и все, что будет делать в дальнейшем.

Поймет ли она его? То, что он собирается сделать и зачем?

Том Адамсон больше не мог оставаться на заседании по обсуждению бюджета. Просто невыносимо. Кто-то еще выступает, срываясь на крик. Замминистра. Законченный неудачник. Слишком молод и неопытен для такой работы. Зря его назначили. Адамсон знал, что это его упущение. Он всегда ценил преданность выше опыта.

Следовало бы знать, что не существует никакой преданности. Есть только…

Только сам человек.

Президент встал из-за стола и бросился к выходу. Люди в зале оторопели от неожиданности, но Тому Адамсону было наплевать. Он пробежал по коридору и повернул к переходу, ведущему в Овальный кабинет. Когда он, пошатываясь, шагнул туда, секретарь что-то сказала. Он ничего не слышал и ничего не отвечал. Просто вошел в кабинет, который ненавидел всей душой и где всегда чувствовал себя неловко, и сел за стол.

Он понимал, что миг настал. Сейчас предстоит принять решение. Или он соберется с силами, или будет жить, осознавая собственную слабость.

Отчаяние и безумие охватили президента Адамсона, когда тот, открыв верхний ящик стола, попытался вспомнить о том, чего ему будет не хватать, когда земной мир останется позади.

Он улыбнулся с облегчением, когда наконец вспомнил.

«Ее цветов, — подумал президент, — цветов Элизабет».

Отчаяние куда-то исчезло.

Безумие только начиналось.

В лачуге никто не жил. Там, где доски сгнили, в крыше зияли дыры. Фундамента не было, передняя часть крыльца осела, и оно угрожающе перекосилось. Паутина затянула окна, и жизнь, когда-то существовавшую в доме, заменили темнота, одиночество и запустение.

И все-таки Карл узнал этот дом. Именно здесь жили Дэнни и Райетт. Именно здесь у Райетт родился второй сын. Именно здесь Дэнни убил своего малютку-брата.

Они обошли лачугу, все четверо — Карл, Аманда, Лютер Геллер и женщина, которую все звали Одноглазой Мамочкой, — продираясь сквозь заросли сорняков, ступая по растрескавшейся, твердой глине. Там стоял древний сарай, который, казалось, сохранился лучше, чем дом. Краска давно облупилась, болтающаяся дверь прогнила насквозь, но он еще держался. Из сарая отвратительно воняло навозом, а жужжание полчищ мух, поселившихся внутри, отчетливо слышалось в деревенской тиши. Время забыло об этой постройке. Нет, не забыло, подумал Карл. Оно прокляло этот дом. Сделало все, чтобы он исчез с лица земли.

Аманда вцепилась в руку Карла. Он взял ее ладонь в свою и ободряюще сжал.

Мамочка привела их к задней стене сарая. За ним простирался густой лес, преимущественно из дуба и сосны. Кроны деревьев отбрасывали тень, большими пятнами лежавшую на выжженной траве. Мамочка повернулась к ним, затем посмотрела вниз, на землю.

Негритянка ничего не сказала. Просто шагнула в сторону.

Чуть раньше они задержались у дома олдермена, чтобы взять лопату. Теперь Карл глубоко вдохнул, взялся за черенок и начал копать. С него градом лился пот, но он копал яростно и ритмично. Почва была жесткой и каменистой, ее пронизывали скрученные корни растений. Но уже через полчаса Карл вырыл яму примерно в сто восемьдесят сантиметров длиной, около метра шириной и чуть больше метра глубиной. Он перестал копать, провел рукой по мокрым волосам, затем вытер ее о штаны. Бросил взгляд на Одноглазую Мамочку, которая только нетерпеливо кивнула в ответ. Грэнвилл снова поднял лопату и воткнул в землю. Вытащил, снова поднял и вдруг остановился, держа лопату на весу.

Карлу не хватало воздуха, однако он старался дышать ровно и медленно.

— Аманда, — тихо произнес он.

Та шагнула к яме, нагнулась и посмотрела внутрь. Карл снова воткнул лопату в землю, а потом снова и снова, на сей раз осторожно, аккуратно убирая комья с середины.

— Боже мой! — вырвалось у Аманды. — О господи!

Они заглянули в яму. Там что-то было — маленький деревянный ящик, завернутый в полинялое и дырявое голубое одеяло. Кое-где куски одеяла исчезли, не выдержав натиска времени, но оставшиеся голубые лоскуты потрепанной ткани накрепко прилипли к полуистлевшему дереву. Карл осторожно смахнул слой пыли и грязи с поверхности ящика, поднял его, откинул в сторону клочья голубого одеяла и с трудом открыл крышку.

Внутри лежал крошечный человеческий скелет. Совершенно неповрежденный, и от этого еще более жалкий. По положению головы, ручек и ножек можно было подумать, что это тельце спящего ребенка. Тонкие изящные пальчики, маленький, совершенной формы череп. Карл вдруг почувствовал, что знает этого малыша, словно скелет все еще был живым ребенком, который может сидеть, ходить и плакать. Осознание того, что он видит, ледяным душем обрушилось на Карла, и он зябко поежился, хотя стояла южная жара. Карл поднял крышку ящика — импровизированного гроба — и положил ее на место, закрыв останки младенца, убитого почти полвека назад.

Карл посмотрел на пожилую негритянку, которая тихо плакала.

Аманда сама едва сдерживала слезы, когда спросила Одноглазую Мамочку:

— Кто это?

— Вы же знаете, так ведь? — ответила та. — Знаете, кем стал его старший брат.